Книга Дьявол не любит ждать - Себастьян Фолкс

Бонд взял руки Скарлетт в свои и заглянул ей в глаза:

— Скарлетт, я хочу, чтобы ты сама задала себе один вопрос. Ты действительно считаешь, что один телефонный звонок что-то изменит? Что стоит рисковать? Ведь риск в самом деле очень большой.

Скарлетт выдержала взгляд Бонда и даже не моргнула:

— Джеймс, она моя сестра.

Бонд отпустил ее руки:

— Ну хорошо, только, ради бога, постарайся вернуться сюда не позже девяти.

Стремительным и решительным шагом Скарлетт направилась к выходу из парка. Бонд проводил взглядом ее стройную фигурку, казавшуюся такой хрупкой в новой блузке.

Оставшуюся часть дня и вечер он провел все в том же парке, пытаясь поспать. Он поел хлеба с сыром и попил воды из фонтанчика.

Когда стемнело, он смог вздохнуть немного свободнее. Утром они будут в Ленинграде, а там всего один короткий переход на катере через залив — и свобода. Все его тело уже истосковалось по Западу: по коктейлям со льдом, горячему душу, чистому постельному белью, хорошему табаку — всему, что составляло самые обычные элементы комфортной жизни…

Скамейка, на которой он сидел, стояла у ствола какого-то дерева. Бонд прислонил голову к жесткой коре и почти мгновенно уснул.

Тем временем между выкрашенными желтой и белой краской колоннами, поддерживавшими внушительный портик Ленинградского вокзала, состоялась срочно организованная сделка, в ходе которой было достигнуто соглашение о дальнейшем сотрудничестве, определены его условия и даже выплачен частичный аванс.

Одну сторону представлял некий советский гражданин плотного телосложения, щеки и подбородок которого были не столько выбриты, сколько ободраны бритвой, явно успевшей многое повидать на своем веку. В качестве подтверждения своих намерений продолжать сотрудничество он утвердительно кивнул собеседнику и протянул руку. При этом рукава его короткого не по росту пиджака задрались, выставив напоказ засаленные манжеты.

В эту руку были всунуты пять двадцатидолларовых банкнот, и в поросячьих глазках, едва видных над красными шершавыми щеками, засверкали искры неутолимой, плохо скрываемой жадности.

Его собеседник плохо говорил по-русски, но изъяснялся короткими простыми фразами, достаточно легкими для понимания. В руках он держал две фотографии: на одной был изображен мужчина с суровым взглядом; непослушная прядь темных волос спускалась ему на лоб над правым глазом. На втором снимке была запечатлена красивая молодая женщина, возможно, русская, но гораздо более ухоженная и хорошо одетая, чем все особы женского пола, которых толстячок когда-либо видел в Москве.

Что касается человека, заплатившего деньги, трудно было понять, откуда он приехал. У незнакомца были узкие глаза — не то татарские, не то монгольские — и кожа желтоватого оттенка. Странный головной убор этого человека тоже не вносил ясности в вопрос о его происхождении: он наводил на мысли не то об Испании, не то о Франции.

Ясными и понятными в этой ситуации были только два пункта. Один — телефонный номер, записанный на клочке бумаги и всунутый в руку толстячка; второй — оплата за полученную информацию, которая должна была многократно превысить аванс.

ГЛАВА 19

Неприличное место

Скарлетт вернулась в парк незадолго до восьми. Она рассказала Бонду, что в посольстве к ней сначала отнеслись с подозрением, но в конце концов первый секретарь сжалился над нею и проверил правдивость ее слов, сделав несколько звонков в Париж, а затем разрешил ей воспользоваться телефоном. Она рассказала своему боссу в Париже все, что относилось непосредственно к делу; тот, в свою очередь, пообещал передать эти сведения властям. Бонд улыбнулся. Он не сомневался, что Скарлетт использовала все свое женское обаяние, перед которым просто не смог устоять бедняга первый секретарь: конечно, он не решился отказать очаровательной посетительнице в ее просьбе и позволил ей воспользоваться служебным телефоном в режиме, не предусмотренном инструкциями. Впрочем, куда больше Бонда радовало другое: Скарлетт вернулась из посольства живой и невредимой.

В десять вечера они вышли из парка и направились к вокзалу. Сев в поезд, Бонд, несмотря на всю усталость, почувствовал радость от предстоявшего им ночного путешествия: его вообще привлекала романтика железных дорог, вокзальная суета, трогательные слезы прощания и счастливые встречи.

— Как тебе удалось достать такие места? — спросил он, оглядывая шикарное двухместное купе: такие обычно резервировали для партийных чиновников высшего ранга. — Ты очаровала проводника?

— Никто никого не очаровывал. Из тех денег, которыми ты разжился на бензоколонке, я отвалила ему сумму, равную примерно его трехмесячной зарплате. Ты же сам видел его физиономию, правда?

— Видел, — согласился Бонд. — Такое не забывается.

— Он сказал, что на эти места в последний момент может явиться кто-нибудь из партийных шишек и тогда ему придется перевести нас в обычное купе — но и ему, и мне это кажется маловероятным. Если бы кто-то забронировал такое купе, он сел бы уже здесь, в Москве, а не где-нибудь в Клину или в Бологом. Когда поезд тронется и все утрясется, он обещал принести нам водки. «Столичной». Я попросила принести и еды. Он обещал посмотреть, найдется ли у него что-нибудь. Если нет, придется рассчитывать только на остатки сыра.

— Ну, это не самое страшное, — сказал Бонд.

Когда «Красная стрела» тронулась в путь, он вдруг почувствовал, что смертельно устал. Скарлетт склонила голову ему на плечо, и они вместе молча смотрели в окно на проплывающий мимо пейзаж: серые северные пригороды Москвы постепенно уступали место бескрайним полям. «Всё, проблемы кончились, больше ничего плохого случиться не должно», — подумал Бонд. Поезд бодро бежал сквозь ночную тьму по направлению к бывшей столице Российской империи, к резиденции царей Романовых, к их роскошным дворцам.

Примерно через час проводник постучал в дверь купе, и Бонд со Скарлетт поспешно отодвинулись друг от друга, чувствуя себя виноватыми, как если бы их застали за чем-то неприличным. Проводник как ни в чем не бывало, словно подуставший от своей работы официант, расстелил на нижней полке газету «Правда». Из коричневого бумажного свертка он извлек полбуханки черного хлеба, бутылку «Столичной», кулек чернослива и два куска филе какой-то копченой рыбы.

Бонд смотрел на Скарлетт: она, улыбаясь, дала проводнику еще денег. «Нет, она действительно необыкновенная женщина», — подумал он, наблюдая, как она мило беседует с едва знакомым мужчиной, который — несомненно, под влиянием ее чар — даже отказался от дополнительного вознаграждения.

Когда проводник ушел, Скарлетт сказала:

— Я наврала ему, что ты, дорогой, с Украины. — В глазах ее плясали озорные искорки. — Надеюсь, ты не против?

Бонд улыбнулся и, открыв бутылку «Столичной», хорошо приложился, сделав несколько глотков прямо из горлышка. Он предложил Скарлетт тоже выпить, но она покачала головой. С едой они покончили быстро и закурили. Бонд отметил, что Скарлетт предусмотрительно успела купить на вокзале дешевые русские сигареты. Теперь они сидели друг против друга; Скарлетт смотрела в окно, а Бонд по большей части — на нее.