Книга Возвращение в Сокольники - Фридрих Незнанский

Илона молча выпила, поднялась и ушла, волоча за собой по полу полы распахнувшегося халата.

А Турецкий, убедившись, что она улеглась и с головой накрылась простыней, прикрыл дверь в комнату, принес на кухню от Нинки несколько чистых листов бумаги, шариковую ручку, сдвинул в сторону закуски и приготовился писать. Ему было сказано, что он должен написать. И он знал, что напишет. Но надо было найти удачную форму. Все-таки в душе Александр Борисович оставался журналистом. А это – обязывало…

Грязнова он разбудил в шесть утра, когда «заявление» было написано и вложено в желтый конверт, который Турецкий вытащил из кармана своего пиджака. Это тот самый, в котором были билеты на самолет. Но, принеся его на кухню, Турецкий вспомнил о пистолете, что лежал в сумочке Илоны. Что-то ему не давало покоя. Вот он и позвонил. Нечего, мол, валяться, нормальные люди по субботам пашут.

Славка долго «кхекал», будто отплевывался, потом, узнав Турецкого, раздраженно спросил, какой черт его подвиг в такую рань.

– Это твой пистолет у нее? – прямо спросил Александр.

– Какой?… – снова начал было Грязнов, но, помолчав, хрипло сказал: – Ну а чей же еще? Ты много видел баб, которые в сумочках пушки таскают?

– А зачем?

– Во дурья башка! Да чтоб на тебя кто-нибудь не наехал! Ты вчера хо-орош был!

– Не ври, сам спал под бильярдом.

– А я и сейчас там… тут… Мировой инструмент, верно?

– Я про пушку.

– Сдалась она тебе! Скажи дамочке, пусть сегодня обязательно подвезет ко мне, на Петровку. Нечего, понимаешь… А что у тебя за манера поднимать людей ни свет ни заря? Ну у самого хоть повод есть, а мне – зачем?

– Какой повод?

– А ты что, куда-нибудь Илону уже задевал?

– Здесь она.

– Ну и хорошо, – сразу будто успокоился Грязнов. – Захочешь опохмелиться, заезжай. Во второй половине дня. Пока.

– Мне бы ваши заботы, господин учитель… – вздохнул Турецкий и отложил трубку в сторону. Посидел, подумал. Было рано. Для любых дел. Ни то ни се…

Тогда он забрал конверт с «заявлением», вернулся в комнату, засунул его, сложив пополам, в карман пиджака, поставил будильник на восемь и привалился под бок Илоны.

Она сонно засопела, завозилась, перевернулась на другой бок и обняла его…

А позже, когда он успокоился, уткнувшись лицом в ее грудь, она погладила его макушку и удивленно сказала:

– Просто поразительно… Ты прямо как в последний раз…

И эта фраза снова будто обожгла его.

…До Каретного Ряда он довез ее на такси.

Перед тем как вылезти из машины, Илона наклонилась к Турецкому и сказала в самое ухо:

– Как ты полагаешь, мы еще встретимся?

Он неопределенно пожал плечами. Увидел ее серьезный взгляд и несколько смешался.

Непонятно, о чем было еще говорить, если все слова, поцелуи и объятия сказаны и проделаны еще дома? Кстати, приводя себя и квартиру в порядок, Илона проявила неожиданную сноровку: все было исполнено вмиг и на высшем уровне. Турецкий, глядя на ее «хозяйскую» раскованность, опять подумал: вот бы жену такую! Но тут же одернул себя: о чем ты думаешь, мудила грешный?…

И вот теперь, после ее вопроса, он в самом деле не знал, что ей ответить. Пообещать? Но ведь это бессовестно!

«А о какой совести ты вообще заговорил, Турецкий?» – услышал он чей-то потусторонний голос. Он помолчал, раздумывая, затем помог Илоне выбраться из машины в ее «непростом», мягко говоря, наряде, вышел следом и, прижав ее к себе – на виду у дежурного, вылупившего на них глаза из своей будки, – негромко сказал:

– В любом случае… я еще не знаю, что будет… но мне с тобой, маленькая моя, было очень хорошо. Ты поэтому не огорчайся и прости, если что не так…

– Дурак ты, Сашка… – видимо, проглотив комок в горле, потому что голос у нее был странный, будто придушенный, прошептала она. – Ну надо же, встретиться тогда, когда все поезда уже ушли!…

– Ты о чем? – насторожился он, потому что всякий намек вмиг заставлял его напрягаться.

– Я о своих поездах, Сашка… Случайная пассажирка… Дорогое купе… госпожа генеральша…

– Тебе не кажется, что попахивает ахинеей? – справившись со своим горлом, в котором тоже подозрительно першило, спросил Турецкий.

– Садись-ка лучше в машину, – устало ответила она, осторожно освобождаясь из его рук, – плохой мальчишка…

Он пересек Страстной бульвар и попросил водителя, индифферентно перемалывающего жвачку, остановиться. Кинул ему две сотни вместо договоренной одной и вышел из машины. Перешел Петровку и медленно отправился в обратном направлении.

Илона в ее коротком белом плащике, в красных туфельках и с красной же сумочкой на длинном ремешке была видна издали.

Она вошла не в проходную с дежурным, а отправилась вдоль длинной ограды. Ну понятно, решил Турецкий, через служебный… Но Илона спокойно прошла и мимо служебного въезда, а потом по Колобовским переулкам отправилась к Трубной площади. Это уже стало интересным само по себе. Турецкий медленно следовал за ней. Но далее она пошла на Неглинку и вскоре, к немалому удивлению Александра Борисовича, углубилась в Сандуновский переулок. А там у нее мог быть лишь один адрес: частное охранное предприятие «Глория».

– Ну, засранцы… – не зная, радоваться ему или печалиться, сказал себе Александр Борисович, а потом, увидев, как за женщиной закрылись стеклянные двери агентства, многозначительно развел руками и… отправился к себе, на Большую Дмитровку, благо рядом. Потому что гиенам следовало в любом случае показать, что ты четко выполняешь условия договора. Иногда такая точность значит гораздо больше любого здравого смысла…

Делать ему в своем кабинете было практически нечего – так, вынужденный шаг, не более. Но, ни на что особо не надеясь, он, просто на всякий случай, набрал номер приемной Меркулова. К его удивлению, на месте оказалась Света.

– А ты чего тут делаешь по субботам? – спросил, может быть, излишне грубовато. – А мой что, тоже пашет?

– Александр Борисович? – точно так же удивилась и Света. – Вы знаете, все бумаги Константин Дмитриевич забрал к себе еще вчера. Он должен скоро подъехать. Ему доложить, что вы здесь?

– Не надо. Я сейчас уеду. По делам. А когда вернусь, не знаю.

Хотел добавить – «и вернусь ли», но промолчал.

– А Макс, вы меня извините, он тоже прочитал ваше… ну, вашу характеристику. Я неправильно сделала?

– Ну почему же? Надеюсь, ты не забыла добавить, что это – аванс? Все-все… – заторопился он, услышав, как девушка набирает полную грудь воздуха, чтобы ответить. – Я уже уехал. Пока.

И он уехал. В Склиф, где лежал в палате Василий Васильевич Сукромкин, переведенный из реанимации.