Книга Новая Россия в постели - Эдуард Тополь

Это была безумная первая любовь. Настоящая и осознанная, поскольку к семнадцати годам я очень повзрослела в смысле сексуальном. С нуля — прямо в плотское ощущение своей самкости, женственности.

К зиме мы с девчонками начали ездить на танцы в престижное военное училище. Там у меня очень быстро появились поклонники. Если раньше я молила, чтобы был хоть один — только не у стенки стоять! стыдно! — то теперь я была в элите из элит. Потому что в училищах такая градация девчонок: первая категория — это «колхозницы», которые ужасно одеты, глупые и смешные. Вторая категория — «морковки», то есть почти все остальные. А третья категория — их курсанты называют «девочки для себя». И я сразу в эту категорию попала, девочки нашей категории никогда не стояли. Даже если ее парень в наряде, друзья обязуются с ней танцевать. Ну а поскольку я в армейской элите, то и мечты у меня — о женихе-офицере и ни о ком больше.

И вдруг — я безумно влюбляюсь. Я его увидела на улице, он ко мне подошел в такой шапочке вязаной, в спортивной курточке, и мы с ним гуляли весь вечер, я впервые в жизни домой вернулась в полдвенадцатого ночи. До сих пор помню, как это было: я захожу, ботинки насквозь мокрые, я разулась. У нас линолеум в коридоре, а в комнате большой ковер. Захожу, моя мама перед телевизором, там циферблат показывает 23:38, а я прохожу и мокрыми лапами на ковре слежу. И глаза безумные — моя мама увидела и ошалела, подумала, что я пьяная. Так оно и было. А я прошлепала в комнату и села. И мама поняла ситуацию, она не набросилась на меня орать или бить, хотя я раньше никогда позже девяти не возвращалась, даже с танцев. И вот она на меня смотрит, а у меня вся рожа в улыбке, я говорю: «Мам, я влюбилась!» То есть я не собиралась говорить ей об этом — в 17 лет, черт-те что, надо было как-то скрыть, томиться. Но это было нечто всеобъемлющее, это просто вырвалось из меня, выстрелило, ведь я была влюблена! Тут моя мама расхохоталась и вместо скандала сказала: «Черт подери, как хорошо! И кто же это такой?» Я говорю: «Он не курсант, он штатский». «Но ты же мечтала выйти замуж за курсанта». Я говорю: «Да, это, конечно, престижно в нашей области. Но он — все!» Она, конечно, смеялась безумно.

А дальше так. У нас не было телефона. Я с утра на занятиях в институте, это ноябрь, скоро праздник, 7 ноября. Любовь безумная, я не могу ни есть, ни пить. Я красивая, он красивый, жизнь замечательна! Лежу на кровати и мечтаю: мы с ним поженимся в конце первого курса, я в конце второго курса рожу ребенка, переведусь на заочное. У меня план был до внуков! Как-то мы с ним гуляем по городу, навстречу идут курсанты в красивой форме, а он в своей шапочке странной — не то что плохо, но не стильно. И я стала поносить курсантов: у них труба трубит, горшок свистит. А он молчит. Проводил меня до дома, и мы с ним договариваемся, что завтра с утра идем в кафе есть мороженое. Я всю ночь не сплю, утром выбегаю из дома, а там, за калиткой курсант стоит. Думаю: где же мой Миша? Не пришел, обманул. И вдруг вижу — это он и есть, ко мне с букетиком чешет! Оказалось: он курсант второго курса! Тут вообще счастье — я поняла, что это мой муж.

А у меня была подружка Светка, на два года старше меня. Она ко мне прибегает через неделю и говорит: «Знаешь, Алена, ты это, ты вообще подумай. Он тебе не пара — он ребенок из элитной семьи, у него папа полковник, начальник училища и мама какая-то шишка. Он музыкальную школу окончил и еще гимнаст». Боже мой, говорю, черт побери — инфаркт миокарда!

А у Светки был телефон. И мы с ним договариваемся: если он хочет со мной связаться, то мы через Светку созваниваемся. Тут конец ноября подходит, потом декабрь начинается, мы с ним встречаемся, но я чувствую, что какой-то кайф уходит от этих встреч и вообще отношения уползают. А я была очень неопытна тогда, и к тому же у меня не было зимнего пальто. Мне пальто шили в ателье. С большим песцовым воротником. А тут зима, морозы, я не могла без пальто ходить в Дом офицеров. И к себе домой этого Мишу не могу пригласить — вдруг у меня папа будет пьяный. К тому же мама мне обещает, что пальто будет вот-вот готово, и я жду, я пропустила две дискотеки. А Светка ездила. Потом Миша мне по телефону говорит: приезжай со Светкой, у нас соревнования по лыжам, я буду бегать. А я: нет и все. Я не могла ему признаться, что у меня еще нет красивого пальто, но я себя тешила надеждой, что вот в декабре я приду и он просто свалится от моего внешнего вида. И мы с ним поженимся в августе. И что же? Прихожу я в декабре в Дом офицеров, а Миши нет, он в увольнении. Как в увольнении, с кем, почему? Я в туалете плакала так, что на мне не осталось никакой косметики, у меня не лицо было, а сплошное красное пятно. Но тут он вернулся из увольнения, говорит: извини, так получилось, я к вам на Новый год приду. А Новый год — через три дня! И вот мы с мамой за ночь белим весь дом. Мы не спим две ночи. Мамочка закрывается на кухне и белит потолки, я в ванной оттираю туалет. А чтобы я мыла туалет? Да никогда! Мама видит мою безумную активность, папе запрещает вообще домой приходить — он должен был у своей сестры жить! В шесть вечера Миша должен явиться. Я просыпаюсь утром, на бигудях. Судорожно пылесошу все ковры, чтоб и пылинки не было. Даже две наши кошки и собака были на улице! К вечеру мама сделала заливное, сидим, ждем. Автобусы проходят, я жду, когда он появится. Мама моя на стреме перед выходом к друзьям, к соседям, чтобы нас одних оставить. То есть все готово: я морально и физически, мама психологически… А его все нет — в шесть нет, в семь нет, восемь. Ночь. Нет его! Мне плохо, я поперла в детский максимализм, сказала: раз он так поступил, я больше в Доме офицеров не появлюсь! И я две недели не выходила из квартиры вообще. А потом закончились зимние студенческие каникулы, я появилась в институте. И узнала, что он с моей подругой, со Светкой, в загс заявление подал. Так я его с тех пор и не видела больше никогда. И Светку тоже.

Зато в институте у меня появилась новая подружка, Клавдия. Наверно, я была в то время вся из себя грустная и печальная, эдакая Мерилин Монро, которая не могла постоять за себя. И Клава взяла меня под свое крыло. Она делала все. Расписание узнать, книжки взять в библиотеке, в деканате за стипендию побазарить… А я стала такой интеллектуальной сибариткой. И конечно, мы с ней вдвоем готовились к сессии, она регулярно приходила ко мне домой. А у нас, помимо маминой комнаты, были еще две большие комнаты, которые зимой используются только при необходимости, для гостей. Папа уже не жил с нами, он был в очередном запое не знаю где. Поэтому Клаве предлагалась любая комната на выбор. Но она из всех комнат выбрала мою. Мы поставили вторую кровать, но мы так сдружились, что она и спала со мной. И тогда это началось…

Выяснилось, что я абсолютно безграмотна в смысле половых отношений. Я не знала, как это делается, что делается. Я даже мастурбацией не занималась. Ну, валик иногда зажимала между ног, каким-то образом терлась. И вот Клава стала меня просвещать. Практически. Так, как это делают лесбиянки. Я стала понимать, где у меня клитор, половые губы и прочее. И что Клава может сделать мне так приятно, как никто в мире. А я не делала ничего, только гладила ее по спине. А все остальное делала она. Но когда лесбиянок делят на активных и пассивных, я не согласна, я начинаю спорить. Что активно и что пассивно? Если я лежу, позволяю себя ласкать и под этими ласками дохожу до оргазма — кто из нас активен в сексуальном смысле? Но по общепринятым меркам, конечно, Клавка была более активной — она начала брить грудь, заниматься спортом, качаться. Если ко мне подходили девочки или кто-то садился ко мне за парту, она этого физически не переносила. И я стала ее избегать.