Книга Рядовые Апокалипсиса - Борис Громов

Занеся котелок назад в палатку и аккуратно подвесив его к дужке кровати, Женька пошла к штабному корпусу, стоящему буквально в десяти-пятнадцати метрах от забора, ограждающего их палаточный городок.

– С какого сегодня начали? – спросила она у сидящего в комнате за толстым стеклом пожилого седоусого офицера со значком «Дежурный по части» на груди.

– С семь тысяч четырехсотого вроде, – буркнул тот в ответ и зевнул, деликатно прикрыв рот ладонью.

Женька вытянула из кармана выданную ей сразу по приезде бумажку, на которой гелевой ручкой были выведены крупные цифры «7964» и стояла размашистая подпись. Похоже, сегодня она наконец-то доберется до кабинета регистрации и, если повезет, перестанет быть иждивенкой.

Регистрация. Еще одно совершенно новое явление. Всех беженцев переписывают и регистрируют, выясняя при этом, чем каждый занимался в той прошлой, нормальной жизни и чем может быть полезен теперь. Те, кто не прошли регистрацию или не имели нужных специальностей, считались иждивенцами. Балластом, обузой. Никто им в открытую этого не говорил, но отношение чувствовалось во всем. В том, как кормили, где селили. Нет, грех жаловаться, голодом не морили и крышу над головой предоставили. Но, как ни крути – старенькая брезентовая палатка – совсем не кирпичная казарма, а сечка и перловый суп – далеко не борщ с мясом или картошка с котлетой. Оставаться надолго в палатке с дымящей печкой Женьке совершенно не хотелось, но и шансы свои она оценивала вполне здраво. Чем она могла похвастать? Дипломом бухгалтера и опытом продажи стальных дверей? Есть подозрение, что ни то ни другое сейчас бешеным спросом не пользуется. Но терять надежду было нельзя. Распустить нюни и опустить руки – просто. Бороться и пытаться найти выход из ситуации – куда сложнее, но зато и намного полезнее.

Очередь, занявшая весь коридор третьего этажа, длинный и широкий, да еще и змеиным хвостом спускавшаяся на второй, продвигалась медленно. Как-то совсем незаметно Женька разговорилась с немолодым, но подтянутым и крепким мужчиной в черной форме с множеством карманов, в какой сейчас ходят почти все частные охранники, высоких шнурованных армейских ботинках и с каким-то сильно похожим на автомат, но все равно немного другим ружьем на плече, что стоял прямо перед ней. Начали, как обычно в таких разговорах с незнакомцами бывает, с какой-то чепухи. Он поинтересовался, где и в каком звании служит столь очаровательная девушка. Она, смутившись, объяснила, что к армии вообще никакого отношения не имеет, а форма ей досталась совершенно случайно, с оказией подвернулась. Мужчина недоуменно хмыкнул, а потом пояснил причину своего удивления:

– Знаете, девушка, я довольно много лет прослужил, на пенсию подполковником вышел…

Надо же, подумалось Женьке, подполковник, пусть и на пенсии. Да еще и при оружии. Да, этот дядечка для здешнего начальства точно куда более ценный кадр, чем она. Обидно, но правда.

– …И не раз видел, как люди носят форму, – продолжил мужчина. – Уж поверьте моему опыту: абсолютно одинаковый камуфляж совершенно по-разному сидит на новичках и на тех, кто успел проносить его хотя бы полгода-год. Вот я на вас поглядел и решил, что вы из служивых, уж больно толково все подогнано, да и размер подобран – будто на вас шили.

Еще сильнее смутившаяся Женька рассказала про «глаз-алмаз» из МЧС на Триумфальной.

– А что сидит так – это я просто на солдат и офицеров из охраны глядела, как они носят, ну и подумала, что так, наверное, удобнее и правильнее, вот и постаралась со своей сделать что-то похожее.

– Очень хорошо получилось, – похвалил ее подполковник и вдруг легонько хлопнул себя по лбу. – Что-то я с этим бедламом о правилах хорошего тона совсем забыл! Подполковник Тарасюк, Вячеслав Васильевич. Можно просто Вячеслав.

– Евгения Воробьева, – представилась она в ответ. – Можно просто Женька.

– Женька? – удивленно приподнял правую бровь Тарасюк. – Не Евгения?

– Нет, – улыбнулась девушка в ответ. – Меня, сколько себя помню, все Женькой зовут. Евгения – как-то непривычно, слишком официально. Как будто сейчас ругать за что-то начнут.

– Ну что ж, – хмыкнул Вячеслав, – тогда уж предлагаю сразу и на «ты» перейти, потому как обращение на «вы» в комплекте с именем Женька будет звучать на редкость глупо.

– Согласна.

Следующие пару часов, пока очередь неспешно смещалась в сторону кабинетов, где проводили регистрацию, они рассказывали друг другу о себе. Она – про жизнь в Иваново, учебу в Москве и работу в «Форте». Про то, как ее, уже начавшую прощаться с жизнью, вытащили случайно проезжавшие мимо омоновцы и про собственные опасения, что со своими «дефицитными» навыками она крепко рискует надолго застрять в палаточном городке. Тарасюк – про свою службу в вертолетном полку близ подмосковного Малино, о жене, ушедшей в конце девяносто восьмого, когда после дефолта казалось, что армии настал окончательный и бесповоротный каюк. О том, как вышел на пенсию и устроился через бывших сослуживцев в один из расплодившихся тогда, как поганки после дождя, московских ЧОПов.

– Только поэтому, наверное, и жив остался, – развел руками он. – У меня график – двое через четверо. Когда все началось, я как раз только заступил. Причем, на свое счастье – в головном офисе нашего ЧОПа дежурил. Сначала просто телевизор смотрел и дурел от происходящего, а когда про введение чрезвычайного положения вечером объявили – вскрыл самовольно оружейный шкаф и гладкоствольной «Сайгой» вооружился. Думал, уж лучше пусть, когда все наладится, меня за самоуправство и нарушение техники безопасности уволят, чем сейчас схарчат. А уже к следующему утру понял, что никто меня увольнять не будет – некому. Почти, как и ты, двое суток взаперти просидел… А куда мне было? Машины своей нет, да и водить я не умею. Вот и сидел – ждал у моря погоды. Потом мимо кантемировцы на «броне» проезжали, выживших собирали. Ну я к ним и выскочил. Страху натерпелся – не передать. Там и бежать-то было – только от подъезда через дворик, метров от силы пятнадцать – три тополя на Плющихе, блин, проскочить да еще тротуар, а по дороге раз пять чуть не слопали. Троих мертвецов сам пристрелил, двоих – кантемировцы подсобили.

Тарасюк нежно погладил по черному пластиковому прикладу свое ружье.

– Так что, Женя, если б не «Саёжка» – не факт, что я сейчас с тобой разговаривал бы. Хорошее ружьишко!

Женька вдруг поймала себя на мысли, что остро завидует сейчас этому человеку. Его спокойной, явно не показной уверенности. Сильный, наверняка много умеющий мужчина, да еще и способный за себя постоять. Такой, как он, точно в палаточном городке не засидится.

– Следующий… – недовольным голосом буркнул себе под нос вышедший из кабинета полный дядечка в сильно порванном и очень грязном, но явно некогда дорогом костюме. Да и по лицу тоже многое сказать можно. Женька на разных за время работы в «Форте» нагляделась. В том числе и на вот таких: самодовольные, лощеные, с барственными интонациями и презрительным взглядом. Хозяева жизни. А тут эта самая жизнь взяла да и взбрыкнула, образно говоря, приложив физиономией о стол. Этот, например, явно уже сообразил, что в судьбе у него наступили внезапные и серьезные перемены, а вот лицо под новые обстоятельства «переделать» – еще не успел. В общем, живая иллюстрация присловья «из грязи – в князи», только строго наоборот. И в грязь – в самом что ни на есть прямом смысле. Костюм его теперь разве что на половую тряпку сгодится, и то после тщательной стирки. Да, такому, похоже, действительно радоваться нечего.