Книга Превыше всего - Карен Рэнни

Граф недоуменно пожал плечами, не зная, как объяснить все это Кэтрин. Вот уже несколько лет он старается провести через парламент фабричное законодательство, в котором бы содержались правила, введенные на его предприятиях. Но сможет ли она понять это? Фрэдди очень не хотелось спугнуть интерес, который неожиданно проявила жена к его делам.

— Детский труд так же отвратителен, как и рабство, — начал он. — Люди должны трудиться добровольно. В свободном обществе каждый должен сам решать, чем ему заниматься. Тогда он и работать будет лучше. Времена рабов и крепостных прошли. Но это не все понимают даже в правительстве. Люди вообще не любят перемен, даже если они необходимы.

Кэтрин сидела на стуле, подперев рукой подбородок, и, почти не шевелясь, слушала Фрэдди. Было так непривычно и приятно видеть в нем совсем другого человека: пламенного оратора, имеющего свои убеждения и готового отстаивать их. Но, кроме восхищения, Кэтрин испытывала и раздражение. Когда она была служанкой, граф пользовался ее телом и не видел в ней человека. А когда она стала его женой, то вдруг сделалась интересным собеседником для него, но перестала быть женщиной в его глазах.

— Ты имеешь в виду закон о зерне? — спросила она и отвернулась к окну, чтобы не смотреть на него. Она боялась, что он догадается, как она скучает по его объятиям.

Скучает? Боже, разве можно это выразить словами! Иногда ночью ей становится так одиноко, что она подходит к двери, разделяющей их, и почти готова повернуть ручку. И только остатки гордости и врожденная предосторожность останавливают ее. Может, Фрэдди забыл о Мертонвуде, но она нет.

— Частью да, — серьезно ответил граф, не подозревая о тех чувствах, которые бушевали в ней. — Главное что необходимо изменить существующее избирательное право. Но пока на это мало надежд. Многих в нашем парламенте пугает сама мысль о том, что все жители Англии получат избирательные права.

Фрэдди не мог поверить, что беседует о политике не с кем-нибудь, а с собственной женой. Самые серьезные беседы с Моникой лишь касались ее возмутительной безнравственности, от которых она со смехом отмахивалась. А Кэтрин спокойно сидела, и в ее глазах светился искренний интерес к его рассуждениям. Но сам Фрэдди чувствовал себя словно в огне. Этот блеск в ее золотисто-карих глазах сводил с ума. Хотелось броситься на нее, и сорвать одежду и положить прямо на этот огромный стол. Он слишком долго воздерживался. Нет, с этим надо что-то делать. Еще пару дней, и он начнет выть, как пес, у которого отняли его подругу. Но он знает, черт побери, что ничего не сможет изменить. Все ли возможное он предпринял? Фрэдди подумал, что это не так. Он еще раз скользнул взглядом по фигуре жены. Прямо задумавшаяся Афродита, будь оно все проклято!

Кэтрин вернулась к своему столику и закончила работу. Она откинулась на спинку стула, грациозно потягиваясь, и замурлыкала какую-то мелодию. Она не могла быть спокойной рядом с ним. Надо заняться чем-нибудь другим. Скоро Мириам привезет детей, и у нее не будет времени скучать и думать о Фрэдди.

— Закончила? — спросил Фрэдди, взглянув на нee с легкой улыбкой, и она кивнула.

— Теперь я понимаю, почему Жак так любит путешествовать. Когда он здесь, все его время уходит на подведение итогов вашей финансовой деятельности, не так ли?

Фрэдди опять улыбнулся и подумал, сможет ли она теперь оценить его собственную работу или с ее стороны это был всего лишь благородный порыв.

— Так оно и есть. И ты прекрасно справилась с этой работой, я даже рассчитываю на твою помощь в начале каждого месяца. Скажи, — спросил граф, поднимаясь, — тебе действительно доставило удовольствие это занятие?

— Даже очень. Кроме того, это единственный способ узнать истинные размеры твоего богатства.

На ее лице появилось дразнящее выражение, а во взгляде совершенно не было алчности.

— По крайней мере ты теперь знаешь, куда вкладываются деньги.

— Кстати, — вдруг задумчиво произнесла Кэтрин, — а что мне делать с моими?

Фрэдди раздраженно отвернулся. Поистине поразительная способность все испортить несколькими словами! В чем, в чем, а в искусстве дразнить его Кэт не знает равных.

— Разве я сказала что-то обидное? — Кэтрин искренне удивила столь резкая смена настроения мужа. — У меня ведь никогда не было такой уймы денег, и я в самом деле не знаю, что с ними делать.

— Не потратить ли тебе их на булавки? — спросил Фредди.

После вопроса Кэтрин его раздражение сразу же унялось. Граф мысленно укорил себя в том, что постоянно ждет подвоха с ее стороны и просто не допускает мысли, что она может вести себя с ним просто и доброжелательно.

— Боюсь, что во всем мире не найдется столько булавок, — поддразнила его Кэтрин. — В карты я не играю, а мои дети ни в чем сейчас не нуждаются.

— А подарки? Ты можешь тратить свои деньги, как тебе заблагорассудится, хоть на сладости.

— О Боже! Я стану, толстой как свинья, — улыбнулась Кэтрин.

— Да, проблема… — произнес он задумчиво, и лицо его окончательно смягчилось. — Может, тебе вложить эти деньги в какое-нибудь дело?

— В твое? А почему бы и нет? Кому же я могу доверить свое богатство, как не тому, кто мне его дал? — Кэтрин звонко рассмеялась, и у Фрэдди перехватило дыхание.

Что она делает с ним! Он проклинал свою плоть, свои мысли, свою память, рисовавшую сладостные картины прошлого.

— Но я хочу получить вознаграждение за совет, — тихо произнес Фрэдди и подошел к ней.

— О!.. И какой же гонорар вы хотели бы получить?

Фрэдди стоял за ее спиной, и она чувствовала его близость по той теплой волне, которая окутала ее. Руки его осторожно и нежно легли ей на плечи. Она ощутила их приятную тяжесть, но не вздрогнула и не напряглась. Изголодавшееся по ласке тело отказывалось внимать предостережениям памяти. В кабинете вдруг стало так тихо, что они слышали дыхание друг друга.

Граф наклонился и прикоснулся губами к ее затылку. Кончики пальцев поиграли завитками ее волос.

— А поцелуй? — нежно и игриво прошептала Кэтрин.

— Этого вполне достаточно для меня, чтобы рассмотреть ваши финансовые возможности.

Граф обошел стул, поднял Кэтрин и обнял ее. Она обвила его шею руками и расслабленно прильнула к его груди. Полные, страстные губы призывно приоткрылись навстречу его губам. Они вновь были только вдвоем, отгороженные от всего света волшебным покрывалом страсти. Губы их наконец встретились, и она тут же ощутила теплое, приятно щекочущее прикосновение его языка, от которого закружилась голова. То ли из ее, то ли из его груди вырвался томный зовущий стон.

Воспоминание о потерянном рае или дорога в ад? Граф обругал себя трижды идиотом и сделал шаг назад.

— Помни о своем целомудрии, Кэтрин, — проговорил он. Его слова были жестоки и беспощадны. — Господь не допустит, чтобы я приносил новые жертвы на алтарь твоей невинности.