Книга Стена плача - Татьяна Бочарова

–Если позволишь.

–Чего уж,– она захлопнула дверь у него за спиной,– идем на кухню, что ли, посидим. Только обувь сними, у меня ковры.

Кухня оказалась чистенькой и уютной. Она выглядела довольно просторной, несмотря на малый метраж, в обстановке чувствовался хотя и скромный, но достаток: стены украшали нарядные обои, на полу лежала кафельная плитка, в углу высился новый холодильник. Кухонный гарнитур тоже был модный, с иголочки, в углу у окна стояла замысловато расписанная напольная ваза с колючим камышом на тонком стебле.

–Присаживайся.– Женя пододвинула крепенький сосновый табурет и распахнула дверцу холодильника.– Есть будешь?

–Нет, что ты, я сыт.

Она подняла голову, и в ее взгляде проскользнула беззлобная насмешка.

–Не больно заметно. Вид у тебя, как у пса бездомного. Так и хлещешь водочку, точно компот? Вот уж верно, наградил бог здоровьем – другой от такой жизни давно бы копыта отбросил, а ему хоть бы хны. У меня рассольник и котлеты, твои любимые, куриные.

Алексей ничего не отвечал, глядя, как Женя не спеша достает вместительную кастрюлю и сковородку, ставит их на плиту, щелкает зажигалкой.

Она слегка убавила огонь и уселась за стол напротив него. По-бабьи подперла щеку ладонью, знакомым движением откинула со лба челку.

–Как живешь-то, рассказывай?

–Нечего рассказывать,– мрачно произнес Алексей,– плохо живу. Оттого и пришел.

–Сам виноват,– спокойно проговорила Женя.– Захотел бы, все могло иначе быть.

Алексей моментально почувствовал, как закипает в нем давнишняя обида.

–Не могло быть иначе! Не могло! Ты первая начала. Если бы тогда, в восемьдесят девятом, не уперлась, поехала бы со мной… А! Да что говорить!– он с досадой махнул рукой.

–Вот здорово.– Женя резко выпрямилась на табурете, и ее глаза зажглись злым азартом.– По-твоему, выходит, я крайняя? Бросила тебя, бедненького, на произвол судьбы, а сама умыла руки? А что было до твоей вшивой Песчанки – ты забыл? Скажешь, я мало ждала?– Она принялась с ожесточением загибать пальцы.– Сначала четыре года до свадьбы, потом в Наро-Фоминске в общаге торчала, вместо того чтобы нормально учиться. А те два года, что ты в Афгане был, до сих пор по дням помню. Да что там по дням – по часам. Ребенок крошечный, орет, а у меня молока нет, врачи сказали – на нервной почве. Похудела, как скелет, с утра до вечера только одна мысль в голове: живой ты там или нет…

–Но ты ведь знала, за кого выходишь замуж. Придется ждать, скитаться. Все это знают, кто связывают судьбу с военным.

–Да, знала! Но не представляла, что терпеть придется так много. И потом, если бы я была одна, одно дело. А тащить Лидочку с ее непрекращающимися ангинами из Москвы в какую-то тмутаракань – на такое никто бы не решился, ни одна мать, уверяю тебя!

Послышалось угрожающее шипение, из-под крышки кастрюли выбежала на плиту золотистая жидкость.

–Вот черт!– Женя вскочила и повернула конфорку. Достала с полки тарелку, плеснула в нее полный половник, поставила на стол перед Алексеем.

–Ешь!

Тот невесело усмехнулся.

–Спасибо, что-то не хочется.

–Ешь, говорю!– Женя тяжело опустилась на табурет. Глаза ее потухли, у губ залегли две горькие складки.

Алексей покорно взял в руку ложку.

–Ты мог бы остаться с нами, ради ребенка. Однако не захотел.– Женя сосредоточенно рассматривала яркую клеенку на столе, ее руки нервно теребили край халата.– Мне все советовали подать на развод – мать, друзья, коллеги. Теперь я понимаю, что они были правы и желали мне добра. А тогда… я не послушалась их. Продолжала ждать, как последняя дура, надеялась, что ты опомнишься, вернешься к нам. И дождалась.– Голос ее задрожал. Она шмыгнула носом, достала из кармана платок, звучно высморкалась.– Знаешь, что мне захотелось сделать, когда я увидела тебя на вокзале? Плюнуть в твою пьяную рожу, развернуться и уйти. И больше никогда не вспоминать о том, что между нами было. Ты и на ногах-то не стоял, тебя волокли под руки. А эта наглая стерва, проводница, еще ухмылялась, глядя на меня, и махала тебе вслед ручкой. Я потом дома открыла твой чемодан – а там шаром покати. Славно погуляли!

–Зачем ты сейчас мне все это говоришь?– Алексей поморщился.– Будто можно что-то изменить.– Он подул на обжигающе горячую жидкость в тарелке.

–Ты прав. Изменить ничего нельзя. И тогда было нельзя – я хочу, чтобы ты понял это и перестал меня упрекать.

–Я не упрекаю.

–Неправда. Ты считаешь меня предательницей, но это не так. Не так! Я делала что могла. Я привезла тебя домой в бессознательном состоянии, пыталась лечить, заставить жить по-людски – все без толку. А что ты вытворял с нами, какие закатывал скандалы! Помнишь, как соседи, уставшие слушать крики за стеной, написали жалобу в милицию, к нам приходил участковый, и я врала ему, что упала с лестницы? Я понимаю: нервы, ранения, контузия, но Владик Сидоренко тоже служил в Афганистане, и ничего, нормальный мужик, вернулся, занялся бизнесом, сейчас имеет две квартиры и дом за городом.

–Твой Владик Сидоренко не воевал, а сидел в ставке главного военного советника. В бане спину тер руководящему составу и сам себе выписывал представление к орденам.

–Ну не знаю.– Женя тяжело вздохнула и снова поправила волосы.– Действительно, зря я заново ворошу все это. Если б ты знал, Алеша, как горько тогда мне было, как страшно, как обидно! Когда выгнала тебя, жить не хотела. Спасибо, добрые люди помогли, вывезли в другой город, устроили в больницу, Лидочку к себе взяли. Я полгода в себя приходила, ни есть, ни пить не могла, почти не разговаривала ни с кем.

Потом оклемалась потихоньку, начала работать. Сначала в больнице, потом в кооперативе. Деньги появились. В девяносто четвертом мы вернулись в Москву, у меня уже имелся кой-какой опыт работы в коммерческих структурах. Нашла бывших сослуживцев, организовали частную поликлинику, небольшую, правда. Но дела, тьфу, тьфу, идут помаленьку, не жалуюсь. Вот, отремонтировалась, обставилась,– она обвела рукой кухню,– Лидочку в хорошую школу пристроила. Сейчас она в десятом, на будущий год в университет пойдет, на экономику. Так вот и живем, Алеша, не пропали.– Женя вдруг замолчала и прислушалась.

Из коридора послышался шум, веселые голоса. Бодро протопали многоногие шаги, кто-то громко, басисто хохотнул, ему ответил заливистый девчачий смех.

–Кажется, уходят,– вполголоса сказала Женя.

Алексей поспешно отодвинул тарелку. Громко лязгнул замок.

–Мама!– позвал из прихожей звонкий голосок, тот самый, что смеялся минуту назад,– Мам! Ты где?

–Я тут,– отозвалась Женя.

Дверь распахнулась.

–Ой, здрасте. А я смотрю, куртка чья-то висит. Думала, может, кто из мальчишек забыл, хотела догонять.– Она смотрела на Алексея с удивлением и любопытством, улыбалась приветливо, но немного сдержанно.