Книга Создание атомной бомбы - Ричард Роудс

за приход к власти нацистов:

Вы, видимо, считаете, что в случае успешной революции в соответствии с программой моей партии мы не унаследуем целую кучу умов? Вы полагаете, что немецкий средний класс, цвет немецкой интеллигенции откажется служить нам и не предоставит в наше распоряжение своих умов? Немецкий средний класс славен тем, что всегда соглашается со свершившимся фактом; мы сделаем с этим средним классом все, что захотим[795][796].

Но как же евреи? – настаивал журналист. – Как насчет этих одаренных людей, среди которых есть герои войны, есть Эйнштейн? «Все, что они создали, украдено у нас, – обрушился на него Гитлер. – Все, что они знают, они используют против нас. Пускай уходят и сеют раздор среди других народов. Нам они не нужны».

В полдень 30 января 1933 года сорокатрехлетний Адольф Гитлер торжествующе принял должность канцлера Германии. Поджог Рейхстага и последовавшая за ним приостановка конституционных свобод, а также закон о чрезвычайных полномочиях от 23 марта, которым рейхстаг добровольно передал свою власть правительству Гитлера, стали первыми мерами по укреплению владычества нацистов. Они немедленно стали работать над легализацией антисемитизма и лишением германских евреев гражданских прав. На проходившей в его загородной резиденции в Берхтесгадене встрече с Йозефом Геббельсом, ставшим теперь министром пропаганды, Гитлер решил провести в качестве первого залпа этой битвы бойкот еврейской торговли[797]. Общенациональный бойкот начался в субботу 1 апреля. Еще на предыдущей неделе судьям и юристам еврейского происхождения было запрещено практиковать в Пруссии и Баварии. Теперь же газеты предупредительно печатали адреса магазинов, и отряды нацистских штурмовиков располагались перед ними, чтобы руководить действиями толпы. Евреев, пойманных на улицах, избивали на глазах у полиции. Бойкот превратился в общегерманский погром; насилие продолжалось в течение всех выходных.

За месяц до этого, вечером того дня, когда сгорел Рейхстаг, Вольфганг Паули разговаривал с группой гёттингенских ученых, среди которых был и Эдвард Теллер. Разговор шел о политической ситуации в Германии, и Паули энергично называл саму мысль о германской диктатуре своим любимым словом Quatsch – вздором, чушью, бессмыслицей. «Я видел диктатуру в России, – сказал он. – В Германии такого просто не может быть»[798]. В Гамбурге такого же рода оптимизма придерживался Отто Фриш, так же думали и многие другие немцы. «Сначала я не принимал Гитлера всерьез, – впоследствии говорил Фриш в одном из интервью. – Я думал: “Ну что же, канцлеры приходят и уходят, и этот будет не хуже других”. А потом положение стало меняться»[799]. 7 апреля вступило в силу первое антисемитское постановление Третьего рейха. Закон о восстановлении профессионального чиновничества, первая ласточка из числа приблизительно четырех сотен антисемитских законов и декретов, введенных нацистами, решительно и бесповоротно изменил жизнь Теллера, Паули, Фриша и их коллег. В законе прямо говорилось, что «чиновники неарийского происхождения должны выйти в отставку»[800]. 11 апреля появился и декрет, определяющий, что́ значит «неарийское происхождение»: в эту категорию попадал всякий, «происходящий от неарийских, особенно еврейских, предков в первом или втором поколении»[801]. Университеты были государственными учреждениями. Следовательно, их преподаватели были чиновниками. Новый закон одним махом лишил должности и заработка четверть физиков Германии[802], в том числе одиннадцать действительных или будущих лауреатов Нобелевской премии. В общей сложности он непосредственно затронул около 1600 ученых[803]. На получение другой работы у ученых, уволенных рейхом, тоже было мало шансов. Чтобы выжить, они должны были эмигрировать.

Некоторые – в том числе Эйнштейн и венгры старшего поколения – уехали заранее. Эйнштейн правильно понял, к чему идет дело, – и потому, что он был Эйнштейном, и потому, что самые резкие нападки еще с начала послевоенного периода приходились именно на его долю. Венгры же к этому времени уже стали тонкими знатоками признаков надвигающегося фашизма.

Первым уехал из Ахена Теодор фон Карман. Он был основоположником физики воздухоплавания; Калифорнийский технологический институт, в то время энергично создававший свою будущую славу, хотел включить эту дисциплину в свою программу. Спонсора авиации Дэниэла Гуггенхайма убедили внести вклад в это дело. В 1930 году под руководством фон Кармана начала работу Лаборатория аэронавтики имени Гуггенхайма с трехметровой аэродинамической трубой.

Калтех приглашал и Эйнштейна. Его также звали в Оксфорд и в Колумбийский университет, но его привлекала работа по космологии, которую вел директор аспирантуры Калтеха, физик Ричард Чейз Толмен, происходивший из квакеров штата Массачусетс. Наблюдения, которые велись в обсерватории Маунт-Вилсон над Пасадиной, могли подтвердить последнее из трех оригинальных предсказаний общей теории относительности – гравитационное красное смещение света, идущего от звезд высокой плотности. Толмен отправил делегацию в Берлин; Эйнштейн согласился приехать в Пасадину в 1931 году в качестве научного сотрудника.

Он действительно приезжал туда, даже дважды, возвращаясь между этими поездками в Берлин, ужинал в Южной Калифорнии с Чарли Чаплином, смотрел незаконченную монтажную версию полного одержимости смертью фильма «Да здравствует Мексика!» Сергея Эйзенштейна вместе с организовавшим его съемки Эптоном Синклером. Ближе ко второй поездке, в декабре, Эйнштейн уже был готов пересмотреть свое будущее. «Сегодня я решил, – писал он в дневнике, – что я, по сути дела, откажусь от своей работы в Берлине и стану на всю оставшуюся жизнь перелетной птицей»[804].

Свить гнездо в Пасадине перелетной птице было не суждено. В Калтехе Эйнштейна нашел американский педагог Абрахам Флекснер. В это время Флекснер создавал новый институт, у которого пока не было ни места, ни даже названия, но был утвержденный в 1930 году устав и фонды на сумму 5 миллионов долларов. Почти час они беседовали, расхаживая по помещениям клуба, в котором жил Эйнштейн. Затем встретились в Оксфорде, а потом, в июне – на даче Эйнштейна в Капуте под Берлином. «Весь вечер мы сидели на веранде и разговаривали, – вспоминал Флекснер, – а потом Эйнштейн предложил мне остаться на ужин. После ужина мы проговорили почти до одиннадцати. К этому времени было совершенно ясно, что Эйнштейн с женой готовы переехать в Америку»[805]. Они дошли вместе до автобусной остановки. «Ich bin Feuer und Flamme dafür» – «Я весь горю-пылаю от нетерпения»[806], – сказал Эйнштейн своему гостю, сажая его на автобус. Институт перспективных исследований был создан в Принстоне, штат Нью-Джерси. Эйнштейн стал его первым крупным приобретением. Он запросил жалованье 3000 долларов в год. Его жена договорилась с Флекснером о более внушительной сумме – 15 000 долларов[807]. Столько же готовы были платить ему и в Калтехе. Но в Калтехе – как раньше в Цюрихе – Эйнштейн должен был бы