Книга ВПЗР: Великие писатели Земли Русской - Игорь Николаевич Свинаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Во-во. Очевидцы рассказывали, что Высоцкого стошнило, когда он впервые попал в супермаркет, в Париже. А потом, поблевав, он плакал. Ему было жалко советских людей.
– И мне было жалко. Тогда. А сейчас не жалко. Я-то раньше думал, что колбаса бывает двух видов – та, которая есть, и та, которой нет. Когда ко мне приезжали люди из Союза, я водил их в магазин на Брайтоне, они смотрели и говорили: «Мы такой пошлости у себя не допустим». А я считаю, что придумать салями гораздо сложней, чем изобрести телевизор.
Длинный доллар
– Ты за дом выплатил хоть?
– Плачу – mortgage, ипотеку. 16 лет я жил в Манхэттене и вот 16 лет я живу в Edgewater, через речку – около русского магазина, как раз напротив.
– О, это, наверно, неслучайно – напротив гастронома!
– А еще есть рядом чисто русский город, Fair Lаwn, это можно перевести как «Ясная Поляна»! Там есть даже футбольная команда русская. После матча (русский футбол) они идут в русскую баню. Там очень в моде фигурное катание, шахматы, гимнастика.
– У тебя одна за другой вышли три книги…
– Да, я туда включил лучшее, что написал: в одну, «Колобок», вошла вся кулинарная проза, вторая собрала филологическую прозу – «Частный случай», а третья, «Шесть пальцев», – обыкновенную.
– И теперь тебе капают отчисления.
– Э-хе-хе… Проживешь на ваши гонорары… как же…
– А ваши гонорары лучше?
– Тут тоже непросто. Писателей, которые живут на гонорары от своих книг, думаю, всего десять человек на весь мир. Их очень мало; в России – какой-нибудь Акунин… А тут писатели обычно преподают. Набоков – и тот преподавал! Я знавал его студентов. Кстати, жена Апдайка у него училась. И Апдайк всю жизнь пересказывал байки своей жены про Набокова, он перед ним преклонялся. Ну вот есть рассказ про то, что Набоков входил в темную аудиторию, в которой окна были наглухо закрыты шторами, открывал их и говорил: «Вот так, как солнце, в русскую литературу явился Пушкин».
– Такие люди преподавали! А ты – нет.
– Это очень тяжелая нудная работа. Другое дело, что Бродский, преподавая, играл по своим правилам.
– Да, не от всех такое стерпят.
– Не от всех. У Бродского было, кажется, одиннадцать студентов. Раскиданных по четырем университетам. Многие стали потом переводчиками. И он преподавал им знаешь что? Поэзию как таковую.
– А никакую не занудную историю литературы.
– Он очень любил преподавать. Потому что он говорил только о том, что ему интересно.
– И что, этих одиннадцать студентов к нему свозили?
– Эти университеты расположены на расстоянии десяти миль друг от друга.
Америка – пуп Земли Русской?
– А как у тебя с английским? Выучил?
– Я, конечно, говорю по-английски и читаю. Но моя родина – русский язык. Я всю жизнь пишу на русском. Есть люди, которые поменяли язык. Набоков писал на английском. И Бродский. Но он гений.
– Оба гении?
– Нет, Набоков просто с детства знал английский.
– А вот говорят, что все гении невыносимы, их всех всем хочется побить. И про Бродского я слышал такие истории.
– Можно, конечно, сказать, что и Бродский такой. Но это не совсем так. Он был человеком вспыльчивым – но он многим, многим помог! Бродский был человек отзывчивый, а в эмиграции это важно. Насчет гениев; в Америке жили два русских нобелевских лауреата – еще ж Солженицын. И он однажды сказал: «Бродский – хороший поэт, но ему нужно следить за русским языком». А тот ему ответил – через интервью – «чья бы корова мычала».
– Ну… Когда человек получает «Нобеля», то все, что он написал раньше, – предстает в другом свете.
– Это правда. И все-таки это интересно: оба лауреата жили в Америке!
– Что давало вам основание думать, что вся главная русская литература – в Америке. А в России – херня. (Как Томас Манн говорил: «Где я, там и немецкая культура».)
– Я так не думал.
– А я бы на твоем месте так думал.
– Довлатов так и делал. Я не был с ним согласен, мне всегда казалось, что сейчас появится что-то в России, из ящика письменного стола достанут великую рукопись… Юрий Казаков – помнишь такого?
– Как же, как же, прекрасный был стилист. Но бухал всерьез.
– Да. Я думал, что у него в ящике лежит роман. А в ящике у него были дохлые мухи. Но я все-таки думал, что русская литература должна жить в России. А вот, кстати, Довлатов говорил, как Томас Манн! Он про себя говорил: «Я – Чехов!» Не писал такого никогда, но – говорил.
– Вот ты говоришь, что он на Чехова равнялся, а разве не на Куприна?
– Да, он говорил: «Я бы хотел быть размером с Куприна». Он однажды ехал в трамвае пьяный, стал знакомиться с девушкой и, чтоб как-то ее разговорить, сказал: «“Яр” – любимый ресторан Куприна». А она отвечает: «Оно и видно». В общем, Чехов с Куприным – он о них думал. Он еще такое как-то сказал: «Можно восхищаться Достоевским, спорить с Толстым, но быть хочется только Чеховым».
– Может, он и прав…
Свои и чужие
Вот я хочу определить, ты все-таки где, и потому спрошу: скажи, а ты обижаешься, когда ругают Америку?
– Я ругаю Америку гораздо больше, чем кто бы то ни было. А когда ругают Россию – то я вспоминаю Пушкина, который говорил «Я, конечно, ненавижу отечество (цитата как вы понимаете приведена неточно. – И. С.), но мне обидно, когда его ругают иностранцы». Я ненавижу, когда в Америке показывают Россию в идиотском виде – а это постоянно происходит, – я ненавижу это! Эти чудовищные фильмы, которые тут для идиотов снимают… Там когда показывают русский