Книга Православная Церковь и Русская революция. Очерки истории. 1917—1920 - Павел Геннадьевич Рогозный

долго объяснять крестьянам не требовалось, но гонения на местные святыни, вынос икон, запрет преподавания Закона Божьего встречали повсеместное сопротивление. То, что писал о «суевериях» инструктор Кладов, было верно, однако из этих якобы «суеверий» и складывалось народное православие.

Попытка вернуть его на рационалистические начала потерпела сокрушительную неудачу при Петре Великом. Его «реформа благочестия» полностью провалилась, хотя изначально и сводилась к очищению христианства, в данном случае Православия, от всяческих суеверий. Согласно этой реформе запрещались крестные ходы, закрывались часовни и домовые церкви, чудотворные мощи и иконы объявлялись «суеверием». Новые власти и саму веру готовы были провозгласить суеверием, или, по выражению комиссара юстиции Штейнберга, «колдовским культом». Эти попытки ни к чему не привели, и большевики сменили тактику.

Можно констатировать, что декрет, так или иначе, затрагивал все население бывшей империи, по крайней мере ту его часть, которая в годы Гражданской войны находилась под властью большевиков. Декрет действительно был ударом по Православной Церкви, так как полностью менял ее взаимоотношения с властью, которые строились веками.

Можно с уверенностью назвать двух основных идеологов декрета — это глава Совнаркома Ленин и православный священник Галкин; благодаря именно их энергии декрет был написан и принят в кратчайшие сроки. Впрочем, если бы большевики не пришли к власти, Церковь рано или поздно все равно была бы отделена от государства, хотя, естественно, это произошло бы иначе и не имело бы таких печальных последствий.

В нормальном демократическом государстве такой акт был бы вполне естественным. Достаточно сказать, что в настоящее время практически вся Православная Церковь начиная с патриарха стоит за отделение Церкви от государства.

Единственный дискриминационный пункт декрета касался лишения Церкви статуса юридического лица. Он, однако, компенсировался ленинской поправкой к тексту проекта декрета, которая вынуждала новые власти отдавать церкви в руки верующих на безвозмездной основе.

Церковь, как большая организация, имела не только счета в банках, но и многочисленную недвижимость. Если исходить из текста декрета, то приходскую церковь отнять власти не могли, но всякая другая собственность автоматически переходила в так называемое «народное достояние». Этот пункт затрагивал больше всего высшее духовенство и синодских чиновников — основной массы крестьянской России он не касался.

Сложнее было с монастырями. Фактически декрет с его дополнениями ставил их вне закона, хотя о закрытии монастырей речь первоначально и не шла. Понятно, что монастырский храм можно было перевести в приходской, и так часто и делали (следует добавить, что так же действовали при проведении секуляризации при Екатерине II в середине XVIII в.). Но что делать с остальным имуществом и на какие деньги будет существовать монастырь? В неопределенном положении оказались и многочисленные храмы придворного и других ведомств. В Петрограде их также пытались по мере возможности перевести в приходские храмы.

Не лишение Церкви статуса юридического лица, а запрет на преподавание религиозных вероучений в общеобразовательных учреждениях вызвал наибольшее недовольство и возмущение, особенно в крестьянской среде.

Само по себе вполне демократическое (конечно, по современным представлениям) предложение убрать преподавание религиозных дисциплин из государственных учебных заведений имело и дискриминационный пункт, поскольку оно касалось и «частных учебных заведений»; иными словами, государство вмешивалось в то, что не являлось сферой его компетенции. Тем более что при желании крестьян преподавание Закона Божьего можно было бы организовать так, чтобы священник или законоучитель получал зарплату от общины, не состоя в государственном штате и не являясь советским служащим. Но этого не произошло, и это было ошибкой большевиков.

Многие крестьянские восстания эпохи Гражданской войны проходили в том числе и под лозунгом «вернуть Закон Божий». Это понимали многие, даже антирелигиозно настроенные высокопоставленные коммунисты вроде Михаила Калинина, предлагавшего вернуть Закон Божий в крестьянскую школу. Однако это натыкалось на непонимание руководства партии и создавало дополнительные проблемы большевикам во время Гражданской войны.

Такой же проблемой было постановление о выносе икон из общественных мест. Все это саботировалось, не соблюдалось, вызывало озлобление, создавая тем самым в крестьянской, да и в рабочей среде, в целом сочувствовавшей большевикам, ненужный им новый фронт. Те демократические положения, которые нес в себе декрет, были непонятны крестьянской России, тем более что проводился декрет часто «большевистскими методами», хотя лидеры большевиков и требовали осторожности.

В результате, как всегда, главная роль отводилась местным властям, от сознательности или головотяпства которых в целом и зависела ситуация на местах. Многие большевики понимали, что в стране, где 95 процентов населения считают себя верующими, антирелигиозная пропаганда обречена на провал. Поэтому они использовали даже в официальных документах, особенно на местах, антиклерикальные лозунги, которые встречали гораздо большее сочувствие в массах, чем антирелигиозная пропаганда.

Ответ Церкви на первые акции новой власти не заставил себя долго ждать, однако ни анафема большевикам, ни другие мероприятия Поместного собора не сильно повлияли на политическую ситуацию, разве что сделали большевиков более осторожными: им становилось понятно, что никакими кавалерийскими атаками Церковь не побороть. Православная Церковь становилась главным идеологическим противником советской власти, по крайней мере на территории, контролируемой большевиками. Становилось ясно, что подрыв ее экономического существования еще не ведет к уничтожению ее как института, а иногда и, наоборот, провоцирует население, усиливая религиозные чувства. Прошедшие повсеместно крестные ходы и демонстрации протеста в некоторых местах привели к кровавым столкновениям.

Самая крупная из акций протеста прошла в Петрограде, где на улицы города вышла почти половина населения столицы. Там, где политика властей в церковном вопросе наталкивалась на такое сопротивление, большевики временно отступали, меняя тактику.

Уже к лету 1918 г., как показывают документы, в недрах Комиссариата юстиции сложился план раскола Церкви по классовому принципу, по которому одну часть — низшее духовенство — следовало натравить на другую часть — представителей епископата и монашества. Очевидно, что такой план родился не без участия духовных лиц, прекрасно знавших внутрицерковную жизнь.

Возвращаясь к самому декрету и его значению, следует констатировать, что, несмотря на дискриминационные пункты, все гонения на Церковь, которые обрушились на нее при Советской власти, шли вопреки Декрету об отделении церкви от государства, а не исходили из него. Систематическое нарушение этого декрета со стороны властей на всем протяжении советского периода позволяло им манипулировать церковным обществом в своих интересах.

В связи с годовщиной Октябрьской революции патриарх выпустил обращение к Совнаркому. «Вы разделили народ на враждующие между собой станы и ввергли его в небывалое по жестокости братоубийство, — писал Тихон. — Любовь к Христу вы открыто заменили ненавистью и вместо мира искусственно разожгли классовую вражду». Это было последнее «контрреволюционное» воззвание патриарха — на следующий год он уже говорил о лояльности и