Книга Отмененный проект - Майкл Льюис

более расплывчатым. Ему казалось, что статья – не столько изучение нового феномена, сколько создание нового оружия для Амоса. «В этом весь Амос, – говорил Дэнни. – Это статья-нападение. Мы будем провоцировать вас. И мы докажем, что вам не выиграть этот спор»[40].

К тому моменту их взаимодействие стало еще более напряженным. Дэнни, наконец, осознал свою собственную значимость. Сейчас он видел, что работы, сделанные Амосом в одиночку, не так хороши, как те, что они сделали вместе. Их совместные работы неизменно привлекали больше интереса и похвал, чем единоличные проекты Амоса. Однако общественное восприятие их отношений все еще напоминало два круга диаграммы Венна, где Дэнни полностью помещался в Амосе. Быстрое расширение круга Амоса отодвигало его границы все дальше и дальше от Дэнни.

Дэнни чувствовал, как медленно, но уверенно перемещается от небольшой группы поклонников Амоса к большой группе тех, к чьим идеям Амос относился с презрением. «Амос стал другим, – говорил Дэнни. – Раньше, когда я давал ему идею, он искал в ней хорошее и интересное. Поэтому я был с ним – я получал радость от совместной работы. Он понимал меня лучше, чем понимал себя я сам. Теперь это исчезло».

Хорошо знавшие Амоса люди удивлялись не тому, что друзья расходятся, а тому, что когда-то ухитрились сойтись. «К Дэнни не так-то просто пробиться, – говорил Перси Диаконис. – Амос старался изо всех сил. Какая-то химия возникла между ними, не знаю, как ее описать. Каждый из них был великолепен. И просто чудо, что они могли успешно взаимодействовать».

Похоже, что чуду не удалось пережить расставания со Святой землей.

В 1986 году Дэнни вместе с Энн перебрался в Калифорнийский университет в Беркли – тот самый, что восемь лет назад счел Дэнни слишком старым. «Очень надеюсь, что переезд в Беркли откроет новый период в отношениях с Дэнни, с частым общением и меньшей напряженностью, – писал Амос в письме другу. – Я настроен оптимистично».

Когда Дэнни год назад решил поменять место работы, он обнаружил, что его акции резко поднялись в цене. Он получил девятнадцать предложений, в том числе одно из Гарварда. Всем, кто думал, что страдания Дэнни вызваны отсутствием статуса за пределами Израиля, было довольно трудно объяснить, что произошло потом: он впал в депрессию. «Он сказал, что больше не собирается работать, – вспоминала Майя Бар-Хиллел, которая столкнулась с Дэнни как раз после переезда в Беркли. – У него больше нет идей».

Состояние Дэнни во многом было связано с предчувствием разрыва с Амосом. «Это очень важно, как брак, – сказал Дэнни Майлзу Шору летом 1983 года. – Мы работаем уже пятнадцать лет. Разрыв станет катастрофой. Это как спрашивать у людей, почему они остаются в браке. Нужна серьезная причина, чтобы не оставаться в браке».

Но через три коротких года он оставил борьбу за сохранение брака и попытался уйти. Его переезд в Беркли имел обратный эффект: то, что он теперь видел Амоса гораздо чаще, причиняло ему больше боли. «Мы дошли до точки, когда сама мысль рассказать тебе о понравившейся мне идее (своей или чьей-то еще) заставляет меня беспокоиться, – писал Дэнни Амосу в марте 1987 года, после одной из встреч. – Эпизоды вроде вчерашнего надолго портят мне жизнь (начиная от ожидания и заканчивая восстановлением); я так больше не хочу. Я не говорю, что мы перестанем разговаривать, однако надо здраво и спокойно принять перемены в наших отношениях».

Амос ответил длинным письмом. «Я понимаю, что мой ответ оставляет желать лучшего, но ты тоже стал проявлять гораздо меньше интереса в возражениях и критике. Ты стал рьяно защищать некоторые идеи в стиле «люби или уходи» вместо того, чтобы попытаться установить истину. В нашей совместной работе я всегда восхищался твоей беспощадностью как критика. Ты отбросил весьма привлекательный подход к теории сожаления (разработанной в основном тобой) из-за одного контрпримера, чье влияние едва ли кто-нибудь (кроме меня) мог реально оценить. Ты не дал нам написать работу о привязке, потому что в ней чего-то не хватало. Ничего подобного я больше не вижу в твоем отношении ко многим из твоих последних идей».

Закончив это письмо, Амос написал другое – математику Варде Либерман, своей подруге в Израиле. «Между тем, как я вижу мои отношения с Дэнни, и тем, как он воспринимает меня, нет никаких пересечений. То, что мне кажется открытостью между друзьями, он воспринимает как оскорбление, а то, что кажется ему правильным по отношением ко мне, я считаю обидным. Ему сложно принять, что мы разные в глазах других людей».

Дэнни хотел, чтобы Амос исправил представление о том, что они не равные партнеры. Он нуждался в этом, потому что считал, что Амос разделяет такое восприятие. «Он согласен с ситуацией, которая оставляет меня в его тени», – говорил Дэнни. Амос был недоволен тем, что Фонд Макартуров наградил его, а не Дэнни, но когда Дэнни позвонил с поздравлениями, он только обронил небрежно: «Если бы я не получил грант за это, я бы получил его за что-нибудь другое».

Амос мог писать бесконечные рекомендации для Дэнни и говорить людям в частных разговорах, что тот является величайшим из ныне живущих психологов в мире, но когда Дэнни сказал Амосу, что Гарвард пригласил его на работу, Амос ответил: «На самом деле они хотят получить меня». Он просто ляпнул это, а потом, вероятно, сожалел, даже если и не ошибся в своих предположениях. Амос не мог не ранить Дэнни, Дэнни не мог не чувствовать себя раненым. Барбара Тверски занимала кабинет в Стэнфорде рядом с Амосом. «Я слышала их телефонные разговоры, – говорила она. – Не в каждом разводе такие разборки».

В конце 1980-х Дэнни вел себя как человек, попавший в какую-то таинственную, невидимую ловушку. Однажды разделив свой ум с Амосом Тверски, трудно было выбросить Амоса Тверски из своего ума. Именно поэтому Дэнни решил пойти по иному пути: убрать Амоса из своего поля зрения, и в 1992 году Дэнни перебрался из Беркли в Принстон. «Амос отбрасывает тень на мою жизнь, – говорил он. – Мне нужно уйти. Он завладел моим разумом».

Амос не понимал потребности Дэнни отдалиться от него на три тысячи миль. Его озадачивало поведение Канемана. «Приведу тебе небольшой пример, – писал Амос Варде Либерман в начале 1994 года. – Вышла книга о нашей теории, и во вступлении к ней написано, что мы с Дэнни «неразделимы». Так Дэнни написал автору, что «уже десять лет мы не имеем друг с другом ничего общего». При том, что за последние десять лет мы опубликовали пять совместных статей и много работали