Книга Ступень вторая - Инди Видум

— Вот как?

Я отстранил Серого, распахнул дверь и лицом к лицу оказался со лже-Варсонофием, который как раз открывал рот, чтобы что-то сказать. Да так и замер, уставившись на меня. Я тоже с интересом его изучал. Посторонний человек не отличил бы мою иллюзию от этой, но я-то знал, что это всего лишь жалкая подделка. Пауза затянулась.

— Слушаю вас, — холодно сказал я.

— Нет, это я тебя слушаю, ученик.

Попытка пришельца выдать себя за Варсонофия неожиданно не разозлила, а развеселила. Сейчас он выступал моим алиби перед Глазьевыми, поэтому я решил быть к нему милосердным и не сразу спускать с лестницы.

— Вы — не мой учитель. У вас личина просвечивает, — намекнул я. — Сильно.

— Что? — он схватился за лицо, потом неожиданно достал складное зеркальце, взглянул в него и забормотал: «Что за ерунда? Ничего не просвечивает».

— Хотите опишу, как вы выглядите на самом деле? Темноволосый, лет сорока от силы, тонкий длинный нос.

— Хватит-хватит! — Он испуганно выставил перед собой руки. — Не надо всем знать, как выглядит настоящий Варсонофий.

Я насмешливо фыркнул.

— Вы — не настоящий.

— Нет, я как раз настоящий, — неожиданно заупрямился он. — А вот тот, кто себя выдает за меня, — не настоящий.

— Я понятия не имею, кто представляется вами. Пока только вы пытаетесь выдать себя за моего учителя, — напомнил я. — Неизвестно с какой целью.

— С какой, с какой, — проворчал Серый. — Все они хотят запустить руку в наш карман, а то и обе руки. Гони этого липового Варсонофия отсюда, пока он еще что не придумал. Делать нам нечего, только его байки выслушивать.

Но гнать не пришлось: лже-друид сделал вид, что он внезапно вспомнил о чем-то жизненно важном и удрал, даже не попрощавшись. Взглядом я его проводил и запомнил не только внешность, но и ауру — узнаю при любой личине.

Интерлюдия 9

Полковник Ефремов отчитывался лично императору, стараясь ничего не упустить.

— Дом производит гнетущее впечатление. Еще и этот лакей, который полупревратился. То есть в химеру превратился, а мозги не утратил.

— Ужасно.

Император передернулся от отвращения. Ефремов вытянулся и четко выговорил:

— Так точно, Ваше Императорское Величество.

— Расслабьтесь. Не надо этой показухи, — махнул рукой император. — Что вы видели?

— Только второй этаж, Ваше Императорское Величество. Елисеев расчищает медленно, но аккуратно.

— Насколько аккуратно?

Император не смотрел на собеседника. Казалось, все его внимание было целиком и полностью поглощено шариковой ручкой, которую он крутил перед глазами. Но что-то в голосе указывало, что вопрос не праздный, поэтому Ефремов постарался ответить как можно более четко.

— Выносит в комнатах все до стен. Говорит, что не хочет рисковать жизнями близких, а Вишневский кажется ему ненормальным.

— Не кажется. Он был совершенно сбрендившим. — Крылья императорского носа гневно затрепетали. — Полностью, безоговорочно. Еще немного — и увлек бы в пучину собственного безумия всех нас.

— Вовремя до него Мальцев добрался, Ваше Императорское Величество.

Ефремов озвучивал гуляющую в народе версию, хотя сам он сильно сомневался, что к исчезновению Вишневских приложил руку старший Мальцев. Но свои сомнения в данной ситуации следовало держать при себе: меньше болтаешь — дольше живешь.

— Очень вовремя, — кивнул император. — Не хотелось бы второго Вишневского под боком, если вы понимаете, о чем я, полковник.

— Елисеев мне сказал, что собирается уничтожать всю магию Вишневских, Ваше Императорское Величество. Я с ним полностью солидарен. Там надо выносить все. Чего только стоит эта фиолетовая дрянь.

Полковника передернуло от одних воспоминаний, а император неожиданно отвлекся от ручки и уставился немигающим взглядом на визави.

— Какая фиолетовая дрянь?

— Мелкая, похожая на медузу, Ваше Императорское Величество. Вылетела, когда мы комнату Вишневской вскрывали. Прям перед лицом поймать успели. Горит плохо. Мы вдвоем минут пять жгли.

— А Елисеев не предлагал ее сохранить для изучения? — неожиданно заинтересовался император.

— Никак нет, Ваше Императорское Величество. Я предлагал, — повинился Ефремов. — Но Елисеев ни в какую. Сказал, что все наследство Вишневских опасно и должно быть уничтожено. И что ничего из этой дряни не покинет поместье.

— Какой неожиданно умный молодой человек, — удивленно заметил император. — Не по возрасту.

— Есть такое, Ваше Императорское Величество. Но конкретно это требование, не выносить ничего из поместья, — требование его учителя. Так-то, может, я бы и уломал его на исследование, но он волхва боится больше, чем меня.

— И правильно делает. — Император вздохнул. — Хотел бы я пообщаться с этим волхвом. Мне есть что у него спросить.

— Я работаю в этом направлении, Ваше Императорское Величество, — обтекаемо сказал Ефремов. — Но пока мне даже самому не удается с ним поговорить.

О том, что волхв появлялся в его кабинете, полковник предпочел умолчать: как-никак эта встреча выставляла в неприглядном свете не только его, но и систему безопасности Императорской гвардии в целом.

Глава 32

Придурка, пытавшегося выдать себя за Варсонофия, я выбросил из головы почти сразу. Не до него было: у меня и связь, и защита проседают.

Сегодня я надеялся довести до ума артефакты связи. Но сначала я решил поговорить с Полиной. Почему-то я продолжал чувствовать ответственность за сестер. Возможно, потому что, если бы не Глазьев, все пошло бы совсем по другому пути? Бывает такой тип людей, которые готовы на все ради конкретного человека. Аня, на мое несчастье, относилась именно к таким. А конкретным человеком, ради которого она была готова на все, увы оказался не я а Роман.

Полина ответила сразу. Появилась резко и вид имела довольно злой.

— Чего тебе? — буркнула она. — На вас шпионить не буду, не надейся.

— Очень надо. Я хотел узнать, как ты. Помощь не нужна?

Она вздохнула.

— Ярик, вот чем ты мне поможешь теперь?

— Мало ли.

— Много ли, — передразнила она, смешно надув губы. — И зачем я тебе про Аню рассказала? Получается, я разрушила ее жизнь. А может, и свою…

Она выглядела совсем поникшей, пришлось подбодрить.

— Если для тебя это важно, то я знал про твою сестру до того, как ты рассказала. В отношении ее твой рассказ ничего не изменил.

— Зато изменил в отношении меня, — она всхлипнула. — Я чувствую себя предательницей.