Книга Зеркало наших печалей - Пьер Леметр

Он пристроил кастрюльку между двумя кочками, обхватил пальцами каждой руки по соску, с силой потянул, и струи ударили по траве, потом по дну кастрюльки, и она вмиг наполнилась. Корова медленно мотала головой.

– Сходи принеси что-нибудь поглубже, живо! – скомандовал он старшему сыну.

– Спасибо… – прошептала Луиза, но он не удостоил ее даже взглядом. Мальчик вернулся с ведром. Оно было недостаточно чистым, но Луиза не стала возражать. Если молоко не слишком быстро свернется, ей будет чем кормить детей. Целый день, а то и дольше…

Из банок вылили компот и наполнили их молоком. Девочка поела, срыгнула и заснула со слабой улыбкой на губах. У близнецов выросли белые усы, и Луиза вытерла личики тряпкой сомнительной чистоты.

– Удачи вам… – пожелала мать.

– Спасибо, вам тоже… – ответила Луиза, пускаясь в путь.

Близнецы долго смотрели вслед красивой молодой женщине, и им хотелось плакать.

Все вокруг говорили: «Нужно добраться до Сен-Реми-сюр-Луар!» Там будет и пристанище, и еда, и работающая мэрия, считали одни. Нет, возражали другие, там боши насилуют жен на глазах у мужей, а потом рубят им головы, ведь они хуже коммунистов. Эти слухи и предположения не менялись с самого Парижа, который некоторые покинули неделю назад и последних новостей знать не могли.

Луиза много раз останавливалась, сажала мальчиков на траву, чтобы они вволю попо́лзали, наигрались, устали и быстро заснули, а потом продолжала движение.

Еды у нее почти не осталось, воды тоже было мало, молоко скисло еще утром, требовались чистые пеленки, ноги гудели. Она готова была отдать десять лет жизни, чтобы это кошмар прекратился, и думала об одном – как найти убежище для малышей, передав их в надежные руки.

На входе в Сен-Реми-сюр-Луар у малышки расстроился желудок.

Город трещал по швам из-за беженцев, мэрию брали штурмом, в большом зале бракосочетаний, во дворе казармы пожарных, в трех школах, во флигеле ратуши и сквере Жозеф-Мерлен ютились целые семьи. Площадь церкви Святого Ипполита напоминала цыганский табор. Красный Крест разбил шатровую палатку напротив коллежа, еще накануне там с утра до вечера разливали суп, но продукты закончились, и никто не верил, что привезут еще. Там было место сбора, центр жизни, вместилище слухов, туда поспешила Луиза в надежде на помощь.

Город перемещал людей в другую, дикую эпоху. Оставить где-нибудь свою тележку даже на десять минут значило лишиться ее навсегда; положив ребенка на землю, вы могли мгновенно потерять его. «Моя девочка больна…» – говорила Луиза, пробиваясь к шатру Красного Креста. «У всех дети больны, не лезьте без очереди!» – отвечали ей. Одна женщина крикнула: «Да уберите же эту тележку, вы мне по ноге проехали!» Луиза рассыпалась в извинениях, ее не слушали, люди осаждали вопросами усталых волонтеров, но никто не мог ответить, подвезут ли продукты, все толкались, мешали друг другу и уходили разочарованные, с пустыми руками. Не хватало всего – лекарств, чистого белья, овощей для супа.

Луиза ничего не добилась, девочка вопила не умолкая, мальчики кричали, понос не прекращался (в этом наверняка было виновато слишком жирное коровье молоко)…

– Кому сдают найденышей?

– В мэрию.

– Там никто ничего не знает.

– В Красный Крест.

– Нет, сейчас вам никто не поможет, вот еще три дня назад…

От малышки ужасно пахло, руки Луизы были по локоть в детских какашках.

Она нашла колонку с длинной очередью, но ее пропустили – девочка выглядела умирающей. Сцепив зубы, Луиза попыталась справиться, но не смогла. Да тут и трех пар рук не хватило бы… Вы не знаете, куда можно отдать найденышей?

Она захлебывалась отчаянием и гневом, понимала: если сейчас же не привести малышку в порядок, она и правда умрет.

Гнев – не лучший советчик, но в эту минуту он оказался полезен. Луиза подъехала к витрине кафе, оставила – будь что будет! – тележку с мальчиками, решительными шагами вошла внутрь, положила на стойку мешочек риса, три моркови, украденную картофелину и сказала хозяину:

– Мне нужно сварить суп и рис, мой ребенок болен.

В кафе были посетители, кто-то выпивал, другие ели, все комментировали редкие новости, доходившие до города.

– Норвежцы сдались…

– Вейган заявил, что ситуация безнадежна…

– Для норвежцев?

– Нет, для нас…

– Милая дама, здесь не варят суп. Не из чего. Сходите в Красный Крест…

Лысеющий мужчина с багровым лицом оскалил в улыбке желтые зубы. Луиза положила кричащую девочку на стойку.

– Если ее не накормить, она через несколько часов умрет.

– Ладно, ладно, я тут ни при чем!

– Очень даже при чем – вы можете спасти малышке жизнь. Мне нужны газ и вода, разве это так много?

– Но… но… но…

От подобной наглости хозяин лишился дара речи.

– Я оставлю ее – пусть умрет здесь! И пусть все смотрят, как она умирает… Хотите, чтобы я так сделала?

Наступила тишина.

– Ну же, подойдите и посмотрите: этот ребенок сейчас умрет…

Девочка корчилась от боли и тоненько пищала – на крик сил не было, – став живым укором всем и каждому.

– Ладно, что уж там… Это исключительный случай! – сказала женщина без возраста. – Идите варите суп, я за ним присмотрю.

– Это девочка.

– Как ее зовут?

Пауза.

– Мадлен.

– Красивое имя…

Луиза готовила овощной суп и рис для мальчиков (отваром она собиралась напоить малышку), спрашивала себя, откуда взялось это имя, и не находила ответа.

44

В восьми сбитых из штакетника ящиках кудахтали, пищали, кулдыкали, гоготали двенадцать куриц и цыплят, три индюшки, пять уток и два гуся. Птицы просовывали головы в щели между планками, как будто торопились потерять их. Больше всего хлопот было с теленком, его кое-как привязали в кузове и специально ехали медленно, но на каждом повороте ноги у теленка опасно разъезжались, и он рисковал свалиться за борт.

– Скажите, отец, – спросила сестра Сесиль, – что вы намерены делать с этим животным?

– Мы его съедим, что же еще?

– Кажется, пятница – постный день…

– Милосердный Господь не рассердится, сестра, мы постимся четыре дня из пяти!

Бельгиец Филипп то и дело оборачивался, проверял, как там теленок. В разговор он не вмешивался, но слушал внимательно.

Монахиня все никак не успокаивалась:

– Собираетесь сами его забить, отец?

Дезире быстро перекрестился: Иисус, Мария, Иосиф!