Книга Дом Ночи - Дмитрий Колодан

Когда Кати вышла из душа, Герберт уже спал. Развалился на кровати, раскинув руки, и громко храпел. Он не стал раздеваться, так и уснул в одежде и дырявых носках. Кати прибралась на кухне и вылила остатки вина в раковину. Не из вредности, а чтобы оно не воняло здесь всю ночь. Мокрые волосы слишком хорошо впитывают запахи, а ей не хотелось прийти завтра к матери, благоухая дешевой выпивкой. К тому времени как она закончила, Кати уже засыпала на ходу. Последнее, на что хватило сил, – это разложить диван. Глаза сомкнулись еще до того, как голова коснулась подушки.

И все же, где-то на границе сна и яви, за мгновение до того, как она отключилась, в голове мелькнула запоздалая мысль. Она ведь обещала Хенриху то, чего у нее нет… Получается, она пообещала речной твари своего брата? Для девочки, которая любит сказки, ее провели, пожалуй, слишком легко.

Страница дневника: 20 апреля

Когда ты последний раз танцевала?

Уже и не помню. Точно не в этом городе, хотя, когда мы здесь поселились, мама хотела отдать меня в секцию. Раньше я занималась ирландскими танцами, и мне очень нравилось. Но… Когда мама привела меня на прослушивание, я ничего не смогла. Просто стояла столбом, пока преподавательница уговаривала меня показать хоть что-то. Будто меня превратили в каменную статую! А потом я не выдержала и убежала в слезах. Мама полчаса уговаривала меня выйти из туалета. Больше на танцы мы не ходили.

Так обидно! Мама ведь возлагала на меня большие надежды, а я ее так подвела… А еще – она об этом не говорит, но я-то знаю, – она надеялась, что танцы помогут мне найти новых друзей. Мама очень за меня переживает, ей кажется будто это она все делает неправильно, будто из-за нее я такая одинокая… Она себя винит, но думает, будто это я ее обвиняю – из-за Герберта, из-за малыша и вообще, – и от того на меня злится. А мне не хватает слов, чтобы объяснить ей, что все совсем не так. Она тут вообще ни при чем. Просто я больше не могу танцевать. Наверное, я просто выросла?

Зови меня рядом с водой

Почти две недели Кати удавалось избегать встречи с Лаурой.

Она перестала ходить в школьную столовую, а общих уроков у них, к счастью, не было. Если же Кати замечала ее в коридоре, то всегда получалось улизнуть и спрятаться в каком-нибудь кабинете, а чаще всего – в школьной библиотеке. Кати была там на хорошем счету, и ее пускали в такие места, куда Лауре путь заказан.

Но, скорее всего, Лаура сама не искала встречи. Может, успокоилась, а может, решила таким образом проучить Кати. Мол, пусть она мучается и грызет ногти от страха, а сама же выжидала подходящий момент, чтобы нанести удар. В какой-то мере это сработало: пару дней Кати и впрямь была как на иголках и озиралась на каждый шорох. Но потом в ее жизни случилось столько всего, что не осталось времени об этом думать.

Маму с ребенком выписали из больницы на третий день. Герберт привез ее домой на шикарной черной машине, специально нанятой по такому знаменательному поводу. Настолько шикарной, что все соседи вышли посмотреть на это чудо и уделили ему куда больше внимания, чем спящему младенцу.

Герберт светился от счастья, чего нельзя было сказать о матери. Она выглядела подавленной, и уставшей, и постаревшей лет на пять. Она хотела уйти, но Герберт продержал ее на улице еще полчаса, чтобы наемный фотограф смог отработать свои деньги. Глядя на это представление, Кати хотелось закатить сцену и прилюдно высказать Герберту, что она думает о шикарных машинах и о наемных фотографах. Но она держалась. Поначалу ради мамы, а потом ей удалось убедить себя, что Герберт не виноват. Просто он пошлый дурак, но чувства его вполне искренние, и таким вот образом он пытается проявить любовь и заботу.

Он ведь даже купил цветы… Кати ни разу не видела, чтобы Герберт дарил маме цветы, а тут расщедрился на огромный букет пунцовых гербер. И только пару дней спустя до Кати дошло, что именно означал этот подарок.

Мама дала ей подержать ребенка – завернутый в голубое одеяльце увесистый сверток. Она взяла его очень бережно, стараясь не обращать внимания на ревнивые взгляды, которые Герберт бросал в ее сторону.

Младенец Кати не понравился. Не то чтобы она ждала чего-то особенного: что ее сердце затрепещет при виде маленьких черных глазок или что ребенок улыбнется, увидев сестру. Но она надеялась, что в ее груди хоть что-то шевельнется. Однако единственное, что Кати почувствовала, – это легкую брезгливость. Младенец нисколько не походил на пухленьких розовощеких ангелочков с поздравительных открыток. Он был сморщенным, иссине-красным и покрытым желтушными корочками и струпьями. Маленький гоблин, от которого к тому же неприятно пахло. На руках у Кати он непрерывно скулил и успокоился только тогда, когда она вернула его матери. Возможно, все переменится, когда ее брат научится ходить и разговаривать, но пока что…

А затем потянулись странные дни и бессонные ночи. Ребенок оказался капризным: если он не спал, то все время хныкал, а спал он мало. Словно он явился на свет исключительно для того, чтобы свести Кати с ума. Его голосок пока не обрел достаточной силы, но она знала, что это не за горами.

Мать ее почти не замечала – ребенок съедал все время, высасывал его, как пиявка, вместе с грудным молоком. Еще никогда Кати не чувствовала себя такой потерянной и одинокой. Мама была единственным человеком в этом городе, с которым она могла хоть как-то общаться. Теперь же эта ниточка, связывающая ее с остальным миром, истончилась настолько, что могла порваться от любого неосторожного движения. Кати старалась изо всех сил, чтобы удержать то немногое, что у нее осталось. Но с каждым днем ниточка все равно становилась тоньше и тоньше. В какой-то момент, когда Кати подошла с самым невинным вопросом, мать раскричалась на нее на ровном месте, и больше она ее ни о чем не спрашивала.

По случаю рождения сына Герберт закатил обещанную вечеринку с «парнями с работы» в ближайшем ресторане. Кати, разумеется, туда не пригласили, как и ее мать. Потом Кати узнала, что вечеринка закончилась большой дракой.

Вот так, под грузом забот и печалей, Кати стала потихоньку забывать о нависшей угрозе и в конце концов утратила бдительность. А Лаура… Лаура и в самом деле только и ждала что подходящего момента.

Она поймала ее в школьном туалете, куда Кати забежала перед уроком математики. Обычно там всегда кто-то толпился. Именно здесь любовно взращивались школьные сплетни и здесь же учили тому, чего не узнаешь ни на одном уроке, – вещам, куда более приближенным к реальной жизни, чем квадратный корень из икс.

Когда Кати туда зашла, ничто не предвещало беды. Стайка девушек постарше щебетала, обсуждая лифчики. Они глянули на Кати и отвернулись, для них она была пустым местом. Но когда Кати вышла из кабинки, старшеклассницы словно испарились. Их место заняла Лаура. Она стояла, прислонившись к кафельной стене, и ухмылялась, словно довольная гиена.

– Здорово, рыжая. Не забыла меня?

Кати остановилась. Желудок ухнул куда-то вниз, к горлу подступила желчь. Только не сейчас, и не здесь…