Книга Убийственный Париж - Михаил Трофименков

Типичный серийный убийца, этот Убийца, не так ли? Вот и следствие объявило Туро жертвой садиста. Ее гибель приписывали бродившему по Парижу немецкому маньяку Эугену Вейдеману. Но Убийца убивал во имя не оргазма, а идеи. И выбирал жертв не единолично. Возможно, был садистом: руководя подпольной организацией, не обязательно самому проводить ликвидации. Но, может, он был слишком ответственным руководителем, чтобы доверить дело дилетантам.

Ответственным, но не без странностей. После очередной ликвидации, бухнувшись на колени, истово молился: «Господи, скажи: ради наступления царствия Твоего надо ли всем им перерезать глотки?» Кромсая Роселли, вошел в такой раж, что порезал одного из сообщников. Расписывал кровавые подробности своих акций престарелым монархисткам, а соратникам — свои постельные фантазии.

Жан «Убийца» Филиоль родился в 1909 году, состоял в партии «Аксьон франсез». Это он 6 февраля 1934 года, повел «королевских молодчиков» на прорыв полицейских цепей, охранявших палату депутатов, спровоцировав кровопролитие (24). Ветераны-монархисты, люди с крепкими нервами, перепугались, когда группа во главе с Филиолем и судостроителем Эженом Делонклем ушла в автономное плавание, презрительно окрестив партию «Французским бездействием»: надо брать власть, пока ее не взяли «красные». В июне 1936 года выборы выиграл Народный фронт, Блюм, «старый знакомый» Филиоля, возглавил правительство, а раскольники создали «Секретную организацию революционного национального действия».

Старшие товарищи, знавшие, насколько Филиоль склонен к беспределу, пытались скомпрометировать его. Де Ла Рокк обозвал подпольщиков провокаторами, Марсель Пюжо — масонами навыворот и кагулярами. Под этим именем они и вошли в историю.

Кагуляры — те, кто носит кагуль, колпак, капюшон с прорезями для глаз а-ля ку-клукс-клан. Колпаки были ноу-хау подпольщиков из Ниццы, именовавших себя «Рыцарями меча». Кагуляры давали страшную клятву верности, а лозунг «Ad maiorem Galliae gloriam» — «К вящей славе Галлии» слизали с иезуитского «Ad maiorem Dei gloriam» — «К вящей славе Божьей». Парижские заговорщики предпочитали брать себе псевдонимы по названиям станций метро: Сен-Жак, Пасси, Барбес, Дрюо. Сам Делонкль звался Марией. Заподозренных в крысятничестве соратников — Леона Жана Батиста в октябре

1936 года и Мориса Жюифа в феврале 1937-го — казнили без жалости.

Кагуль не испытывал нужды ни в чем. Компании «Коти», «Ситроен», «Куантро», «Рено» — далее по алфавиту — отстегнули сто миллионов франков (пятьдесят миллионов евро). Особенно ценилась помощь Эжена Шуллера, основателя «Французского общества безопасной краски для волос», ныне — «Л’Ореаль».

Деньги иссякли, когда капиталисты убедились, что большевистская революция не предвидится. Но на их щедроты уже можно было вооружить армию. А Кагуль еще и грабил арсеналы, еще и получал в обмен на услуги оружие из-за границы. 29 августа 1937 года на аэродроме под Парижем Филиоль, переодетый офицером ВВС, взорвал по просьбе Франко два самолета, ожидавших перегона в республиканскую Испанию: первое, однако, в истории покушение с использованием пластита. Серия взрывов прокатилась по испанским представительствам в разных концах Франции.

За убийство Роселли Муссолини рассчитался ста пистолетами-автоматами «беретта». Не слишком щедро, принимая во внимание, насколько организация «Справедливость и свобода», созданная на немалые семейные средства бежавшим в 1930 году из фашистской ссылки Карло Роселли, достала дуче: и убийц к нему подсылала, и разбрасывала над Миланом листовки с самолета, и сколотила в Испании первый — задолго до интербригад — боевой отряд итальянских антифашистов.

Оружия у кагуляров было столько, что 16 октября

1937 года пограничники зачарованно наблюдали, как из пересекавшей швейцарскую границу машины на ходу буквально сыпались патроны. Тайники найдут по всей Франции: в лавках антикваров и бетонных бункерах, пещерах и карьерах, подвалах Сен-Венсен-де-Пальеля — замка князя Круа — и пансионе для престарелых дам. По лесам, рекам и оврагам автоматы собирали как грибы: заговорщики скидывали улики. В одном Париже изъяли семь тысяч семьсот сорок гранат, тридцать четыре пулемета, двести восемьдесят автоматов, более трехсот тысяч патронов, сто шестьдесят шесть килограммов взрывчатки.

Конфискат складировали в Вильжюиф. При его вывозе — потребовался целый конвой — детонировал ящик с гранатами, за ним остальные. Рухнули два здания, взрывная волна швыряла грузовики на десятки метров, четырнадцать солдат, полицейских и муниципальных служащих отпели в соборе Парижской Богоматери.

Делонкль утверждал, что поставит в Париже под ружье двенадцать тысяч бойцов, а по всей стране сто двадцать тысяч. Горы можно свернуть. Отчего не свернули? Историки насчитали в Париже три тысячи кагуляров, еще три тысячи в провинции. Делонкль блефовал, перетягивая на свою сторону военных (злые языки утверждали, что среди его благожелательных собеседников из военных кругов был и засидевшийся в полковниках Шарль де Голль). Он утверждал, что «Кагуль» создан не для переворота, а для отпора «красному» путчу, в случае которого подчинит свои силы армии. «Ага, — сказали генералы, — в случае „красного“ путча — добро пожаловать».

Для победы Делонклю не хватало самой малости — «красного» путча.

11 сентября 1937 года в районе площади Звезды, на улицах Буасьер и Пресбург, бомбы снесли фасады зданий Генеральной конфедерации французских предпринимателей и Объединения металлургической промышленности, похоронив под обломками двух полицейских. «Кагуль», вдохновляясь поджогом Рейхстага, свалил покушение наГ коммунистов.

Возможно, это была не первая крупная провокация «Кагуля»: его почерк находят в «расстреле в Клиши», чуть не расколовшем Народный фронт. 16 марта 1937 года Французская социальная партия де Ла Рокка показывала для ветеранов в зале «Олимпия» фильм Никола Фарка и Виктора Туржанского «Битва». Собралось около пятисот зрителей, включая восемьдесят женщин и несколько детей. По призыву мэра-социалиста Клиши, традиционного бастиона левых, и его заместителя-коммуниста шесть-семь тысяч манифестантов осадили здание, закидывая «фликов», чем бог послал. Полиция открыла огонь: пять демонстрантов были убиты, около ста ранены. Две пули задели даже Андре Блюмеля, секретаря кабинета министров. В своих рядах полиция насчитала двести пятьдесят семь раненых.

На премьера обрушился гнев и монархистов, и анархистов, и троцкистов, и сталинистов: «Полиция Народного фронта стреляет в народ!» Блюм, примчавшийся в больницу к раненым с гала-концерта в неуместном смокинге, остудил накал страстей: и осудил манифестантов, и принял вождей компартии, и похороны жертв, на которые, если верить «Юманите», пришел миллион человек, провел под эгидой Народного фронта. Осадок, однако, остался.

Так вот: возможно, бойню спровоцировали смешавшиеся с толпой кагуляры, первыми открыв огонь: презирая людей Ла Рокка за мягкотелость, они могли подставить их без угрызений совести.

Писатель Жорж Бернанос сохранил о тех днях пронзительное воспоминание: «Весна 1937 года была, несомненно, одной из самых трагических французских весен, весной гражданской войны. Политическое соперничество уступило место социальной ненависти, развивавшейся в невыносимой атмосфере обоюдной боязни. Страх! Страх! Страх! Это была весна Страха. Какими могучими должны были быть жизненные силы, чтобы в этой вязкой атмосфере все же зацвели каштаны. Лица и те были неузнаваемы»[22].