Книга Ясень и яблоня. Черный камень Эрхины - Елизавета Дворецкая

…Сэла открыла глаза и увидела над собой… небо. Она точно знала, что умерла, потому что бросилась в воду с обрыва на глубину в десять локтей, а черный камень с неудержимой силой тянул ее вниз. Она украла его у истинной хозяйки, много лет питавшей его своей силой, и он отомстил ей.

Она умерла, она попала в другой мир, где воздух был густ и плотен, как вода, где царил вечный мрак и золото в палатах Эгира служило вместо светильников. В доме с неоглядно широкими стенами шел пир, и она ходила между длинными столами, где сидели какие-то огромные люди… или великаны. Она тосковала, потому что помнила другой мир, она просила отпустить ее, и Сольвейг, ее сестра и подруга, просила вместе с ней. Ей говорили, что она умерла и не может вернуться, а она отвечала, что это ничего не значит, потому что ведь каждый человек умирает и рождается вновь – множество раз. И если уж она принесла им, владыкам моря, «глаз богини Бат» – порождение тьмы, то отчего же им не разрешить ей возродиться прямо сейчас – и в том же самом теле? А то же самое тело ей очень нужно – ведь их, живых, в этом теле, собственно, двое, и она ни за что не хотела бросить этого, второго…

И наконец их отпустили: Сольвейг взяла ее за руку и повела по тропам подводных течений вверх – к небу… или к поверхности воды.

Она лежала на площадке Пологого Холма, на которую тысячи раз в своей прежней жизни выпрыгивала из маленькой лодочки или с борта большого боевого корабля. Мокрая одежда и мокрые волосы опутали ее тяжелыми холодными оковами, но воздух, легкий воздух земли свободно входил в грудь, а небо наверху было еще более глубоким и беспредельным, чем пучины Эгира. Она опять очнулась дома, в Аскефьорде. И опять над ней склонился брат Аринлейв, который почему-то плакал, глупо размазывая слезы по носу – в первый раз за последние пятнадцать лет…

Когда Торвард впервые пришел в себя, ничего особенного увидеть ему не удалось, потому что он лежал лицом вниз. Надо же, тролли б их побрали, угораздило получить рану на спине – доказывай потом, что это они зашли сзади, а не он повернулся к ним в бою спиной… Голова шевелилась, хотя и болела. С кем он дрался, вспоминалось с трудом, туалы, улады и квитты перемешались и катались одним глупым суматошным клубком.

Когда его наконец подняли и перевернули, возле лежанки он увидел лица кюны Хёрдис и Сэлы. Как две норны, старая и молодая, они сидели и смотрели на него. Появлению Сэлы он не удивился, хотя теперь и помнил, что мать сообщила ему о ее якобы смерти. Поверить в ее чудесное, неважно каким образом свершившееся спасение удалось быстрее и легче, чем в ее гибель.

– Приветствую тебя, Торвард конунг, сын мой, ты родился заново! – сообщила ему кюна Хёрдис с самым торжественным видом.

– Кхм! – только и ответил конунг фьяллей, пытаясь прочистить горло и вспомнить хоть какие-нибудь слова.

Сэла поднесла к его рту деревянную чашку с водой и помогла глотнуть; Торвард поднял левую руку – правая не двигалась – и вцепился в чашку, прижав и ее пальцы. Он жадно глотал воду, проливая на грудь, потом оторвался, перевел дыхание и вопросительно посмотрела на Сэлу. Она не была бы его норной, если бы не понимала, что ему нужно.

– Аскефьорд наш, – сказала она. – Ты дома. Бергвида тролли унесли, Эйрёд конунг заперт между Медвежьей Долиной и Пологим Холмом. Роллауг жив, Халльмунд тоже. Про кого тебе еще сказать?

– Лучше ему узнать про себя самого! – вмешалась кюна Хёрдис. – Ты чудом выжил, Торвард конунг, сын мой! Собирайся с силами, они тебе теперь понадобятся. Эрхина прокляла тебя. Я, твоя мать, едва-едва успела переломить ее проклятье. Я дала тебе возможность сопротивляться ему, но все дальнейшее зависит от тебя самого. Отныне любовь твоя будет отравлена ненавистью, радость горечью, а победа досадой, и только от тебя зависит, сумеешь ли ты первое добыть из второго!

– И ничего теперь не выйдет из моего замысла женить тебя на Гроа! – вздохнул Роллауг, не такой веселый, как обычно. – Ведь теперь тебе можно любить только тех женщин, которые тебя ненавидят, а мне совсем не нужно, чтобы тебя ненавидела сестра моей жены! Ну, тут ей нашелся еще один жених. Это кюна Хладгуд придумала: раз уж мы поймали в силок старого Эйрёда конунга, может, нам заодно его женить? Не так уж он еще и стар, на самом-то деле. Я дам ему другую девушку взамен той, что мы с тобой утопили, и впредь он будет осторожнее размахивать своим мечом. А может, и сыном успеет обзавестись напоследок. Не Бергвиду же, в самом деле, Тиммерланд оставлять!

Но все это едва ли доходило до сознания Торварда. Эйрёд конунг и йомфру Гроа, даже Эрхина сейчас казались чем-то далеким и невнятным. Он все еще держал руку Сэлы вместе с чашкой и смотрел ей в лицо. Из всего, что он видел, слышал и вспоминал, это лицо было важнее всего. Она единственная сказала что-то важное. Аскефьорд наш… Или – наш Аскефьорд… Эти слова и были тем якорем, который удержал его на берегу. Ты дома… Да, теперь он дома. Дома ли? В нем сломалось что-то важное. Его судьба была обломана чьей-то сильной рукой, и его надолго отбросило от берега.

– А что с камнем? – хрипло выговорил он, и только Сэла разобрала, что он спросил.

– Он на дне, – ответила она. – Он слишком тяжелый для земли. Он принадлежит тьме и ушел во тьму.

Торвард помолчал, потом отвел глаза. Постепенно до него доходило все значение случившегося, и выражалось это значение только самыми нехорошими словами.

Сэла сжала его жесткую от мозолей руку. Она прекрасно его понимала: «глаз богини Бат» погиб и никогда не вернется к Эрхине. И он, Торвард, обещавший вернуть ей камень-амулет, словом и честью обязанный его вернуть, выходит, нарушил слово и обманул ее. И тут уже ничего нельзя исправить.

– Ничего, Торвард конунг! – тихо сказала Сэла. – Нам все-таки повезло больше. У нас-то нет амулета, в котором можно украсть разом всю силу Фьялленланда. Каждый из нас такой амулет. И ты, и я…

За спиной Сэлы появилась еще одна фигура: полупрозрачная, видимая одному Торварду. Регинлейв, без меча и щита, бессильно опустив руки, смотрела на него из темноты. И прямо в его сознании раздавался ее голос, теперь не похожий на звон клинков, а тихий и едва внятный, как шепот прибоя.

– Не в Саду Богини, когда призрак метал в тебя копья, было твое испытание, Торвард конунг. Оно только теперь начинается. Только теперь нанесен тебе удар, который тебе предстоит выдержать и тем доказать свою силу. Еще не раз ты умрешь и родишься, прежде чем станешь собой. Только сам ты поймешь, проклятьем или благословением богов было все, что ты пережил и еще переживешь. Умение извлекать силу из слабости делает любое проклятие благословением. И я хочу, чтобы ты нашел его в себе…

Сэла тихо поднялась и вышла. В гриднице ее ждал Бран, вместе со всеми переживший ее гибель и возвращение. Пока она сидела возле своего бесчувственного «брата», он не смел ей мешать, но изнывал от желания выяснить, любит ли она его хоть немножко – та, что теперь казалась девой Иного Мира не только туалам.

Она сама еще не знала, что ответит Брану. Если он, узнав, что она всего-навсего дочь кузнеца, все же не отступится от нее, тогда и она поищет в своем сердце немножко места для него. У Торварда теперь свой путь, и на этом новом пути ее любовь и преданность уже не могут ему помочь.