Книга Остановившиеся часы - Андрей Зайцев

— Да ничего…

Асташев вдруг понял, что Тонго его боится. Что-то промеж ними было и они оба не хотели, чтобы Асташев это знал.

— Слушай, Тонго… Сгоняй за водкой… Вот держи… — Стрекот сунул Тонго смятую пачку и повернулся к Асташеву. — Сигареты есть?

Взяв сигарету и прикурив, Стрекот некоторое время молчал, потом глянул на Асташева, будто вспомнил о чем-то:

— Ты мне понадобишься скоро… Про собак помнишь? Отработаешь должок…

Стрекот пошел в дом, а они остались на улице. Тонго повернулся к нему и пробормотал:

— Слышь, Серега, пойдем вдвоем, меня что-то развезло… Держи деньги, не потеряй.

Асташев взял у него деньги и почувствовал, что пальцы стали липкие. Кровь, что ли?

Тонго пошел вперед, но остановился, заметив, что Асташев не торопится.

— Чего ты, Серега? — голос у Тонго был какой-то надломленный.

— Сейчас…

Асташев медленно двинулся к калитке, чувствуя, что из темноты за ними следят глаза Стрекота. Что-то было не так, но он не мог понять: что именно? Уже у калитки, резко обернулся, вглядываясь в очертания дома. Ничего разглядеть было, конечно, нельзя. Внезапно каким-то шестым чувством он угадал, что там, в темноте, еще кто-то, еще кто-то, о ком знал Стрекот. Уже позже, обдумывая события этого вечера, Асташев осознал, что интуиция не подвела его и, вообще, очень помогла ему.

Они шли в поселок знакомой дорогой, и Асташев как бы невзначай спросил Тонго:

— Слушай, а кого сегодня ждал Стрекот?

— Никого… — ответил Тонго подчеркнуто безразлично, но ощущение некой игры, игры краплеными картами, которую вели с ним Стрекот и Тонго, росло с каждой минутой. Асташев вдруг понял, что Тонго не так уж и пьян, быть может. Но причины всего этого уловить было нельзя. По крайней мере, тогда.

Когда они подошли к частному дому, где по ночам старуха продавала водку, Асташев, пересчитывая деньги, как бы удивленно вскрикнул:

— Смотри! На этой пятерке — кровь…

— Да ну?.. — недоверчиво протянул Тонго, оборачиваясь к нему.

— Да вот, смотри сам. — Асташев поднял руку с пятеркой, обращая ее к свету уличного фонаря.

Тонго смотрел на его руку, щурясь от света, потом потянулся было, чтоб взять купюру, но вдруг передумал, потеряв интерес, безразлично бросил:

— Порезался, может где?.. Бывает…

В то мгновение Асташев телепатически ощущал, что Тонго знает куда больше, чем показывает, вообще, существует нечто, о чем его не ставят в известность ни Стрекот, ни Тонго и никто другой из этой компании. Но брать Тонго за грудки было бесполезно, он бы ни за что не раскололся. Они подошли к забору старушки-бутлегерши, Тонго позвал собаку, которая его хорошо знала. А вскоре на зов вышла и сама старушка. Они купили водки и хлеба, расплатившись как обычно по ночам двойной ценой. Когда возвращались назад, Тонго предложил выпить, Асташев не отказался. Нашли укромное местечко, открыли одну из бутылок, нарезали хлеба. У Тонго с собой всегда была финка с нарезной ручкой.

— Красивая у тебя пика, — заметил Асташев, как будто только сейчас обратил на это внимание. В свете уличных фонарей ее лезвие холодно и опасно посверкивало. Только в эту минуту Асташев сообразил, что игра вокруг него принимает серьезный оборот. Но он по-прежнему не понимал, в чем дело.

Бутылку опорожнили быстро. Асташев как мог старался не сильно опьянеть. А Тонго, похоже, захмелел не на шутку. Начал бормотать что-то опять про своего брата и про «орешек» в голове. Когда уже подходили к дачам, Тонго шатаясь, споткнулся и упал, выругавшись матом. Асташев поднял его и усадил на подвернувшуюся корягу.

— Серый… клянусь… не могу идти, посижу тут…

Тонго склонил голову на колени и отключился.

Асташев пробовал растормошить его, но безуспешно. Тонго пьяно отмахивался руками, бормоча бессвязно, как человек, находящийся в состоянии сильного опьянения. Что было делать? Асташев чувствовал, что самое лучшее — уйти домой. Но бросить Тонго не решился. Мало ли что? Завтра Стрекот мог спросить с него… Стрекот… Навязчивая мысль о том, что Стрекот о чем-то не договаривает — не давала покоя. Идти туда одному? В конце концов Асташев принял соломоново решение. Подобраться к даче незаметно и посмотреть, что и как? Захватив сумку с водкой, он двинулся к дому…

На дачке было тихо. Асташев оставил сумку у забора, а сам перелез через него и бесшумно приблизился к домику. Неожиданно он услышал крик, потом глухие удары, сдавленное восклицанье. Что там еще? Возня продолжалась несколько секунд. Затем все стихло. Асташев замер, пригнувшись к земле. Кто-то ходил по деревянному полу домика, скрипнула входная дверь. Человек вышел из дома, некоторое время стоял, как будто прислушивался к звукам, доносившимся со стороны поселка. Чиркнула спичка. При свете маленького пламени Асташев узнал Стрекота. А где же второй? Закурив, Стрекот походил перед домом и снова вошел внутрь. Более не раздумывая, Асташев выбрался из сада. Оставив сумку у забора, он быстро вернулся к тому месту, где оставил Тонго… Еще за несколько метров почувствовал неладное. Разглядывая в темноте очертания коряги, он не видел своего приятеля. Подойдя ближе, прикусил губу. Тонго исчез…

— О чем задумался, Сережка? — спросила Таня, выведя его из состояния задумчивости.

— Да так…

Обрывки воспоминаний, как палая листва, разворошенная ветром, кружились, увлекаемые куда-то в темноту, туда, откуда уже нет возврата назад…

Когда Тонго убежал, Асташев не стал искушать судьбу и отправился домой. А на следующее утро новости сыпались как градины с неба. В поселке тяжело ранили ножом человека, забрав у него крупную сумму денег. Действовали те же грабители, но на этот раз милиция сумела отыскать ниточку. Тонго, а он был один из них, все рассказал… Когда наряд милиции прибыл на дачку, Стрекота там уже не было. Милиционеры нашли труп молодого парня, который, как впоследствии выяснилось, оказался братом Фимы. Его убил Стрекот, а сам, прихватив деньги, скрылся, как говорится, в неизвестном направлении. Его посадили, и больше о нем Асташев ничего не слыхал. Стрекот же… Оставалось только гадать, что именно задумал Стрекот в тот последний вечер и какое дело хотел доверить Асташеву. Похоже, Тонго знал куда больше. Испугавшись, он сбежал и, возможно, сам вышел на ментов. Когда Асташев вернулся из армии и поступил в московский институт, каждое лето он приезжал на каникулы к матери. Как-то раз, за месяц до августовского путча, он пил пиво в дешевеньком баре в квартале от Алтынской. Собираясь уходить, он обратил внимание на потрепанную женщину (явно, алкоголичку), которая стояла в углу и пристально смотрела на него. Взгляд был чересчур откровенный, и, уходя, Асташев в шутку подмигнул ей.

— Не узнаешь?.. — вдруг пробормотала женщина, отпихивая от себя пустую кружку.

— Это вы ко мне?.. — вскользь усмехнулся Асташев, собираясь выйти на улицу.

— К тебе, к тебе, Сережа…