Книга Око Озириса - Ричард Остин Фримен

О Далила! Этот взмах ножниц отрезал последнюю прядь волос и оставил меня – в нравственном отношении – голым, как биллиардный шар. Отныне я был весь в ее власти и без колебаний разгласил бы любые тайны своего патрона – хорошо, что этот предусмотрительный джентльмен взял за правило держать меня вне досягаемости своих профессиональных успехов.

– Разве я могу сердиться на вас? – воскликнул я. – Наоборот, я злюсь на самого себя. Вы страдаете, а я, эгоистичное животное, не в состоянии вам помочь. Позвольте хоть ненадолго прогнать ваши страхи и вернуть вам душевное равновесие.

– Вы так добры ко мне!

– Я уже сообщал вам: Торндайк в моем присутствии заверил Рубена, что сделает его невиновность очевидной для каждого, что имеет все основания надеяться на это. Почему же вы сомневаетесь? Одного этого обещания, по-моему, достаточно.

– Да-да, – закивала она, вытирая слезы: – Пожалуйста, забудьте про мои стенания, мне и вправду неловко…

– Чтобы вы, Джульет, окончательно успокоились, – продолжал я, – сошлюсь на мнение авторитетного специалиста, мистера Энсти, барристера, чьи деловые качества заслуживают уважения. Мистер Энсти был здесь с полчаса назад…

– Это адвокат Рубена? И что он сказал? Да не молчите, пожалуйста, я как на иголках!

– Коротко резюмируя, он почти уверен в оправдательном приговоре и в том, что сторону обвинения ожидает большой конфуз. Он, похоже, весьма доволен той речью, с которой ему предстоит выступить на процессе, и с искренним восхищением отзывается о работе Торндайка.

– Он действительно убежден, что Рубена оправдают? – Голос Джульет задрожал, она побледнела и, утратив над собой контроль, бессвязно забормотала: – Ой, какой неожиданный поворот; у меня нет слов, чтобы вас отблагодарить… Право, это так мило с вашей стороны! – Она осушила глаза платком, выдавила из себя улыбку и внезапно разразилась рыданиями.

Я почти инстинктивно привлек девушку к груди, положил ее голову себе на плечо и начал нашептывать ей слова утешения – не помню, какие именно; кажется, я называл ее своей любимой и нес другую сентиментальную чушь, совершенно неуместную в той ситуации. Через несколько минут она успокоилась, вытерла слезы, посмотрела на меня немного застенчиво, щеки ее порозовели, и она сказала:

– Мне очень стыдно за свое поведение. Пришла в чужой дом и расплакалась у вас на груди, как взрослое дитя. Наверняка никто из ваших клиентов не позволяет себе такой бесцеремонности. – Мы весело засмеялись, вновь радуясь жизни, после чего Джульет, спохватившись, посмотрела на часы: – Мы потеряли впустую много времени и теперь опоздаем к Рубену.

– Нет, успеем, – ответил я, схватил шляпу, и через пару минут мы уже ехали по Кингс-Бенч-уок.

Время от времени я поглядывал на свою спутницу: ее лицо по-прежнему светилось от счастья, глаза блестели и излучали такую нежность, что я дрожал от страсти и с трудом сдерживал волнение сердца. Мне хотелось сказать Джульет все и покончить с этим раз и навсегда: признаться, что я ее покорный раб, а она – моя богиня и королева, что никто не будет любить ее так, как я, значит, никакой другой мужчина не вправе претендовать на нее. В моей душе еще звучал голос, называвший меня клятвопреступником и предателем интересов человека, который поверил в меня, дал мне работу и приютил в своем доме, но все тише и невнятнее.

На Флит-стрит я окликнул кэб и, сев рядом с Джульет, вдруг ощутил, что голос совести стал громче и требовательнее. «Что ты вытворяешь, Кристофер Джервис? – сурово спросил он. – Ты порядочный человек или прохвост? Ты, доверенное лицо Рубена Хорнби – джентльмена, которого оклеветали и бросили в тюрьму, – строишь в своем черном сердце план, как украсть у него то, что для него, если он настоящий мужчина, дороже свободы и чести? Как тебе не стыдно! Покончи с низкими страстями, усмири свою чувственность и выполняй то, что тебе поручено».

В этот момент Джульет повернулась ко мне с вкрадчивой улыбкой:

– Что с вами, мой дорогой юрисконсульт? Вы размышляете на какую-то важную тему?

Я собрал волю в кулак, посмотрел на девушку, такую обаятельную, красивую и милую: в ее сверкающие глаза, на ее нежные щечки с ямочками, – и подумал: «Если я сейчас же не положу этому конец, я пропал». Но какая это была мука! Надеюсь, мои коллеги и наставники посочувствуют мне, прежде чем порицать.

– Ваш юрисконсульт, мисс Гибсон, – при этих словах она вздрогнула и посмотрела на меня почти с испугом, – размышлял о том, что вышел далеко за пределы своих полномочий.

– Вы о чем? – напряглась она.

– О том, что я совершил дурной поступок, разгласив вам сведения, которые мне доверили на условиях строгой конфиденциальности.

– Но вы не сообщили мне ничего особенного. Что тут секретного?

– И все-таки эта информация не для всех. Доктор Торндайк считает стратегически важным не дать стороне обвинения заподозрить, будто у него что-то припрятано в «рукаве», понимаете? Он держит в неведении даже мистера Лоули и ни разу не посвятил меня в детали расследования, и лишь мистер Энсти сегодня утром…

– Так вы раскаиваетесь, что озвучили мне точку зрения адвоката? Вы считаете, что я вынудила вас обмануть его доверие? – произнесла она без тени раздражения, но с таким достоинством, что я ощутил себя полным ничтожеством.

– Мисс Гибсон, вы совершенно меня не поняли. Я ни в коей мере не жалею, что открылся вам. Как я мог поступить иначе в сложившихся обстоятельствах? Но и вы войдите в мое положение: я взял на себя ответственность, поделившись с вами профессиональной тайной.

– Не беспокойтесь, – ответила Джульет, – я не передам ни единого слова кому бы то ни было.

Я рассыпался в благодарностях и тут же детально рассказал ей о визите мистера Энсти, не упустив даже курьеза с сигарой.

– Разве сигары доктора Торндайка так плохи? – удивилась она.

– Нет, но они своеобразны: трихинопольские, с обрезанными кончиками. Вообще-то мой друг воздержан в удовольствиях и позволяет себе сигары лишь изредка. Обычно он предпочитает трубку, но после тяжелой работы, в праздники или по случаю торжеств балует себя трихинопольскими и курит самые лучшие, какие только удается достать.

– Даже великие люди имели свои слабости, – мудро изрекла Джульет, – но мне жаль, что я лишь сейчас узнала об увлечении доктора Торндайка. В свое время мистеру Хорнби доставили большой ящик трихинопольских сигар с обрезанными кончиками, и дядя говорил, что они очень качественные. Однако он не любитель этого сорта: попробовал одну сигару, и она ему не понравилась. В итоге ящик перекочевал в комнату Уолтера: ему все равно, что курить.

Так мы коротали путь, перескакивая с одной банальной темы на другую, и каждая последующая была еще менее значимой, чем предыдущая. Я нервничал и никак не мог выбрать правильную манеру поведения: то ради поддержания беседы болтал всякую ерунду, пускаясь в ненужные подробности, то впадал в противоположную крайность и надолго умолкал, становясь почти замкнутым. Мало кто позавидовал бы мне: я разрывался между любовью и долгом и загонял свои чувства вглубь.