Книга Хмурь - Ирина Лазаренко

Птаха делает полшага назад, сглатывает, выдыхает, отирает лоб.

– Хочешь, понесу? – спрашиваю я, понимая, что тогда мы точно не пройдем по парящим плитам. Но не оставлять же Птаху погружаться в мглистое болото.

Она тоже понимает, неохотно мотает головой. Она очень напугана, хотя в жизни этого не признает – ни в каком другом случае она бы не отказалась от такого роскошного предложения.

Мы ступаем на каменные плиты. Они держат, но шатаются и скользят, на них нельзя стоять, можно только идти вперед.

Навстречу нам движутся чароплёты – ученики Чародея, вот они какие. Нет в них ничего величественного и умудрённого, обычные люди: двое тех, пузатых, что жгли пергамент под котлом, еще одна женщина, которой что-то пытается втолковать малорослый плюгавый мужичонка. Остальных не успеваю разглядеть, вижу только, что у всех чародеев упрямо поджаты губы, все смотрят себе под ноги, лишь женщина вертит головой, и её острый нос шевелится, как лисий.

– Вернитесь немедленно! – несется им вслед от маяка. – Что вы себе позволяете!

– Как ты достал, – сквозь зубы говорит один из чароплётов.

И все ученики Чародея ускоряют шаг, убегая от властных криков, и проходят сквозь нас, обдавая запахом жженого пергамента, дубовых чернил и судьбоносных решений.

Мы стоим перед маяком, он высоченный и невидимый, а на самом верху его из последних сил мигает умирающий огонёк.

Гном

Никто не посмел бы утверждать, что мы не подготовились к обороне поселения. Повсюду укрепляли стены мешками с песком, его же предполагалось использовать в случае пожара. Кузнец и его подмастерья без устали ковали новые топоры и наконечники для копий. Стражники спешно обучали обращаться с копьями каждого, кто способен был стоять на ногах, даже подлетков, и последние приходили от этого в неописуемый словами восторг.

Кое-кто уехал в город или в другие поселения, дальше от берега, но большинство осталось, заявив, что здесь их дом, и они не позволят никаких вшивым творинам его занять.

День, когда Пёс съедает солнце, приходит слишком скоро. Мне бы хотелось, чтобы до этого дня прошло еще много других, чтобы я успел совершить нечто значимое, чем стоило бы гордиться. И мне бы хотелось сделать для Тучи нечто важное и хорошее, чтобы хотя бы в своей голове понять, что же она получила со мной, взамен своего дома и семьи. Я понимаю, она оказалась далеко от дома вовсе не по собственной воле, но так же понимаю, что она бы и так пошла со мной, если бы я её позвал.

Я так и не узнаю, есть ли во мне то, что могло бы оправдать её рвение. Пускай она сама всё для себя решила, но я – нет. Всё это время я считал своё счастье с Тучей чем-то заёмным, что потребуется оправдать, доказать, что я был достоин его хотя бы отчасти…

Но Пёс, поедающий солнце, не спрашивает, к чему мы готовы. И творины не спрашивают позволения прийти.

В ненастоящем свете умирающего солнца они устремляются на посёлок разом с трех сторон.

Из леса, который окружает поселение с севера до юго-востока, бегут гномы, и я наконец вижу вживую созданий, в честь которых мне даровали моё шуточное имя, однако веселиться причин не оказывается ни одной. Гномы невелики, мне по пояс, они целиком состоят из гнева и крепких мышц, они воинственно размахивают пиками, на которые надеты полусгнившие варочьи и человеческие головы, и особенно сильное впечатление на меня производят частично истлевшие уши мертвецов со следами зубов. Гномы, вопя, подсаживают друг друга на сомкнутые в замок ладони и, чудовищно напрягая свои огромные мышцы, перекидывают собратьев через ограду, которую мы надстраивали и укрепляли с таким количеством усилий.

Когда гномы оказываются внутри поселения, поднимается паника, подлетки и бабы бросают копья и бегут, перед ними выпрыгивают новые и новые гномы с пиками, размахивают перед ними мертвыми головами сородичей, скалят острые желтые зубы, воинственно ревут и трясут головами. Кого-то убивают и начинают тут же жрать. Остальных людей теснят к берегу, а немногочисленным стражникам, которые не потеряли головы среди происходящего, не дают подобраться к ним и… о-о-о, да, это действо призвано окончательно сломить дух защитников поселения: некоторые стражники-таки теряют свои головы.

Туча держит мои запястья и кричит, отчаянно и так же громко, как другие женщины, в её глазах – безумие, отчаянье, безысходность. Я слишком далеко от гномов, теснящих людей к воде, у меня решительно нет возможности поднять меч, поскольку Туча не дает этого сделать. Я обнимаю её одной рукой за шею, прижимаю к себе, глажу по хрупким колючим плечам.

Зачем же я забрал тебя из Болотья, зачем?

От залива, который протянулся восточнее поселения, приближаются скальные гроблины, немыслимо большие и страшные, а в ненастоящем затменном свете они кажутся еще страшнее, словно самый цепкий из твоих кошмаров ожил и пришел забрать тебя с собой. Скальные гроблины очень велики, они куда крупнее и могучее варок, у них бесконечные плечи и длиннющие руки, большие головы с мощными челюстями, которые, как мне думается, способны без больших усилий перекусить человеческое тело.

Удивительно, сколь большое количество скальных гроблинов, оказывается, таилось всё это время в горах, на другой стороне залива.

Некоторая часть моего сознания, способная еще к беспристрастной оценке событий, подсказывает, что выхода нет, если только мы не намерены сесть в лодки и уплыть за море. Я оглядываюсь на берег и вижу, что он кишит скотокрабами. Наверняка там, в глубокой воде, ждут сирены, и жажда отмщения кипит в их крови.

И тогда я совершаю самый, вероятно, малодушный поступок в своей жизни: пытаюсь сбежать в Хмурый мир. Я раскидываю руки, почти стряхивая с себя Тучу, и хочу упасть в серое марево, но…

Его больше нет. Хмурый мир перестал быть.

Внутри меня буянит какая-то новая сила, но я не знаю, что делать с нею. Я растерян бесповоротно и окончательно, потому что Хмурая сторона была всегда, и во многие из последних дней она незримо присутствовала подле меня даже в солнечном мире – теперь же её не стало, пропали дымкие силуэты, пропали кочки и запах акации, пропало всё, и даже если я выпью чан Пёрышка – не смогу попасть на Хмурую сторону, потому что…

Её! Больше! Нет!

В самый последний, решающий миг кто-то выдернул у меня из-под ног единственную дорогу, по которой я имел вероятность сбежать от того, что здесь происходит.

Гроблины ревут, бросают камни, выхватывают из толпы некоторых людей и варок, воинственно вопят и отрывают их руки или ноги, а потом бросают окровавленные тела и их части обратно в визжащих людей.

Мне невыразимо стыдно за то, что я пытался сбежать, бросив Тучу. Подхватываю её, легкую и перепуганную, закидываю на плечо, даже не тревожась, что сдавливаю ей живот. Это не имеет никакого значения, потому что мы все умрем сегодня, под красновато-затменным светом потухшего солнца.

Никакого выбора для нас не существует, кроме единственного: как именно мы пожелаем умереть. Но такой выбор – это уже очень много.