Книга Убийство в Невском переулке - Игорь Москвин

Понятно, далее шло описанное почти по минутам хождение по городу Фомы Тимофеевича Ильина, но ничего эдакого, за что мог зацепиться глаз. Все чинно, благородно, словно в самом деле управляющий имением занимается необходимыми закупками, так сказать блюдет службу.

Глава тридцатая

Ах вы, гости, мои гости!

ШТАБС-КАПИТАН ШЕЛ впереди, а Михаил со свечой сзади и поэтому больше приходилось идти на ощупь. Лестница была довольно узкой.

— Дай свечу, — Василий Михайлович протянул руку назад и после осветил перед собою пространство. Он не стал возиться с дверью, а посмотрел на наличники, там в самом деле не было никаких ключей, приспособлений.

«Странно, как они отсюда выходят», — но вслух не сказал ничего, из кармана достал нож.

— Держи повыше, — протянул свечу Михаилу, сам же вставил лезвие ножа между дверью и рамой, осторожно повел вниз. Тишина, только треск плавящегося воска и звук скользящего металла по дереву, — что, Миша, попались мы.

— Никак?

— Что будем делать?

— Там внизу есть ход саженей двадцать, заканчивается тоже дверью, но там за ней я слышал голоса.

— Так что мышеловка с двух сторон, — и присел на верхнюю ступеньку, опершись о дверь, — нашел что-нибудь?

— А как же? — Миша продолжал стоять. — Там закуток есть с винными запасами, а под самой нижней полкой банки с краской, и обернута каждая из них в разноцветные бумажки, вот такие, — и он протянул согнутую в несколько раз купюру.

Василий Михайлович аж присвистнул от такой находки.

— Надо же, — обрадованно произнес он, — теперь точно сюда с обыском надо ехать.

— И я о том же, только надо отсюда ноги унести без потерь для здоровья.

— Правильные слова, дорогой друг, правильные, но вот идеи есть, как нам из этой вот ловушки выбраться?

— Может, дверь того?

— Что того? — Василий Михайлович не понял слов Жукова.

— Ну, тихонечко сломать попробовать.

— Чтобы со всего дома сбежались, хорошее предложение.

— Не знаю я.

Штабс-капитан поднялся и снова вставил нож в щель, но теперь провел им с самого верха и до низа, когда острое лезвие коснулось порога, раздался тихий щелчок, и дверь подалась вперед.

Василий Михайлович более был удивлен, чем обрадован, и сразу прислушался к посторонним звукам, каковых услышано не было. Он цыкнул на пытавшегося открыть рот Мишу и погасил пальцами свечу.

В кухне никто с ружьями не стоял, вопреки их ожиданиям.

Василий Михайлович и Жуков с обувью в руках старались идти как можно тише, надо было миновать злополучное кресло, в котором провел прошлую ночь Степан. Сегодня его там не было, два черных призрака след в след поднялись на второй этаж. Перед дверью в комнату Орлов потянул за рукав Михаила, что, мол, надо переговорить. Не успели они войти, как на лестнице послышались шаги, потом приблизились к гостевой, стало тихо, словно человек примерялся, заходить или нет. Потом все-таки решился, открыл дверь, которая скрыла собою застывших ночных путешественников, и ушел, послышался быстрый топот по коридору, а затем по лестнице.

Не менее четверти часа сыскные агенты боялись пошевелиться, чтобы ненароком не произвести лишнего шума.

— Ушел? — шепнул в самое ухо штабс-капитану Жуков.

— Надеюсь, — таким же тоном ответил Василий Михайлович, выглядывая в коридор. — Так, Миша, в конюшне я не был, но думаю, ничего там не найти, а вот постройка, помнишь, та, что справа от дома, с большими воротами?

— А как же!

— Она была закрыта изнутри, сама пустая, пол деревянный, в нем скрытый лаз в подпол, смекаешь?

— Найденный мной лаз идет тоже, наверное, туда?

— В точку, там люди, и чем, по-твоему, они там занимаются, если сюда же приплюсовать краску, найденную тобой?

— И машины, купленные в Германии, — добавил Жуков.

— Гнездо ворошить не надо, Миша, а сразу брать всех ос, поэтому срочно надо возвращаться к нам в сыскное отделение.

— Утро вечера мудренее, — шепнул Жуков и скользнул через коридор в свою комнату.

ПЕТР ГЛЕБОВИЧ ПРОСНУЛСЯ раньше обычного. Никуда не торопясь, умылся в холодной воде. Где-то давно прочел, что это укрепляет тело, так и повелось. Оделся и вышел во двор, настроение было довольно унылым. «Чиновники… Принес же черт на своих крыльях! Хотя забавные люди, особенно старший. Все из себя хочет показать значительную персону, хотя собой ничего не представляет, кроме надутого вида. Так вот ездят по уезду, да еще жалование получают за свой отдых».

Невольно вспомнил, что сам-то он такой же чиновник, только приходится заниматься в Твери немного другим, но подобным. Он уже давно начал задумываться — стоит ли ему воротиться на службу или окончательно оставить. «Оставалось отпуска с полгода, — рассудил он, — потом еще подумаю».

Сегодня Степан был одет в овчинный тулуп и не мялся у крыльца, а сам пришел в заснеженный сад.

— Что там? — даже не повернувшись к молодому человеку, произнес Петр Глебович.

— Ночью наши слышали, что кто-то в сарае баловал, — он указал на хозяйственную постройку, хотя Анисимов и не видел жеста Степана, но понял, о чем идет речь.

— Гости?

— Не знаю, — потом быстро добавил: — Я их ночью несколько раз проверял, как вы велели. Спали, как медведи.

— Тогда кто? Может, показалось?

— Устали они от сидения там, вот и чудится всякое от безделья. Надо бы приезжих отослать побыстрее.

— Ты мне указывать будешь?

— Дело-то стоит, Петр Глебович.

— Знаю. Больше ничего?

— Да вот, пустое.

— Говори.

— Я вот ключ на кухне всегда вешаю кольцом в левую сторону, а сегодня он повернут в правую.

— Ты не ошибся? — Анисимов резко обернулся, оказавшись лицом к лицу со Степаном.

— Не знаю, может, и ошибся.

— Ты говоришь, ночью заходил к гостям?

— Так точно, и не один раз, — слукавил Степан.

— Тогда зачем о ключе сказал?

— Для порядка.

— Петербургские чиновники проснулись?

— С полчаса будет.

— Ступай, зови их на завтрак.

Степан кивнул и быстрым шагом пошел в дом.

Петр Глебович вздохнул полной грудью, как же хорошо утром, когда птицы начинают наполнять пением воздух, когда снег, сугробами лежащий на ветвях, соскальзывает и маленькой лавиной падает на землю, когда по небу бегут легкие облака или над самою землей ползут темные тучи. Не надо думать ни о каких делах, ничего не надо, кроме тебя самого и окружающего дикого мира, в котором нет места человеку.