Книга Магия тени - Ирина Лазаренко

– Выйдет, выйдет, – проворчал Гасталла. – И у тебя тоже выйдет. Твое дело теперь – Школу восстановить. И факультет некромантии открыть как собирался. И обо мне печься, чего уж. Молодняк-то обучать я смогу, тут можно и без магии обойтись, и даже опыты продолжать сумею. Но тут без магии обойтись не выйдет, так что Школа мне должна лабораторию обустроить и помощников отрядить, ясно? А если получится отрядить мне немых помощников – будет и вовсе волшебно.

Дорал посмотрел на кривую улыбку Гасталлы и рассмеялся – до того легко стало у него на сердце. Ворчливый некромант снял с души магистра тяжкий и тошный груз вины и беспомощности.

– Будет тебе и факультет, и лаборатория, и помощники, – щедро пообещал магистр. – Только тяжко тебе в Школе придется, знаешь? Там ведь кто, в Школе? Люди. А многие из них – еще и подлетки. Ты не представляешь, как они орут!

Лицо некроманта ненадолго омрачилось, но внутренняя борьба оказалась недолгой – Гасталла махнул рукой и решил:

– Да и демон с ними, с воплями. Зато какое разнообразие – повозиться с кем-нибудь, кроме лабораторных мертвяков. Как-нибудь оно да будет!

* * *

В город потянулись птицы с письмами. Много. Одни письма были адресованы наместнику, другие гласнику, третьи – безвестно сгинувшему жрецу. Четвертые – Хону, и их отдавали стражнику-орку, который помалу брал на себя обязанности стражьего старшины.

В одних письмах были просьбы о помощи. В других спрашивали или давали советы. В третьих витиевато предлагали Террибару присоединиться с Мошуком к числу «объединенных наместничьей властью городов» и строить помалу свой обособный Ортай в большом и ничейном Ортае.

Бывшие столичные гласники, осевшие в Кали, прислали письмо Олю с весточкой для магистра Дорала и подтвердили давние слухи о резне в Тамбо – город в самом деле погиб, и никто толком не знал, что с ним произошло после. Зато было доподлинно известно, что через два дня после пожара в Школе Западное море выбросило на берег тело старика-ректора. Про грифона, на котором он летел, не было известно ничего.

Тревожные слухи шли с севера – из приграничных городов писали, что в Гижуке творится неладное и что нужно готовиться к новой войне. Пришла и новость с юга, из Меравии, – оттуда сообщали, что государь ортайский собирается вернуться в свой край во главе большого войска и что следует готовиться к «новым отношениям» с тем же Гижуком.

– Все ж зря эти трое не ушли в свой Азугай, – сказал Оль Умме.

Они пекли репу на костре возле дома магички. Гласник с наместником собирались наутро выдвинуться в Мошук. Оставаться в городе подолгу они пока избегали: слишком грязно там нынче, слишком свежа кровь на снегу и воспоминания о недавних событиях. Но добровольчие уборные отряды и постепенно набирающие силу призорцы обещали все выправить очень скоро.

Всего-то и оставалось – не дать возвращенному городу погибнуть до следующего урожая. Вытеснить из памяти мертвые руки эльфиек с кровавыми бороздами от сорванных браслетов. Отвыкнуть все время оглядываться, ища глазами маленькую белую собаку с потешными ушками.

Кальен остался в Мошуке и всерьез взялся за лекарню. Городской травник ему помогал как мог, да и Тахар много времени проводил за приготовлением зелий. Только сам в город не ехал, передавал лекарства через Оля.

Гласник обернулся к костру у соседнего дома, где возились Тахар, Алера и Элай. Они явно были довольны жизнью и, кажется, никуда не собирались – ни завтра, ни в будущем. Странное дело, подумал Оль: ведь Алера не любит Эллор. Или теперь примирилась с ним по необходимости, потому как порталы закрылись? И потому что все остальное вокруг – еще хуже? Или потому что у нее появилась новая цацка с длинными ушами? Но ведь придется им рано или поздно высунуть нос из Эллора!

– Зря они не ушли, – повторил гласник. – Туго им тут придется.

– Может быть, – Умма покраснела. – Но пока никто не жалеет, что так вышло.

Два дня после того, как отбили Мошук, Алера с непреходящим воодушевлением висела на шее то у Тахара, то у Элая, и с непонятным удовольствием наблюдала, как от этой ее непосредственности перекашивает и Элая, и Умму. Элай считал, что горячие поцелуи должны доставаться только ему, а Умма считала, что неплохо бы Алере находиться в тысяче переходов от Тахара. Сам Тахар принимал непривычные нежничанья с незамутненным невинным восторгом.

– Попьет с тебя кровушки эта их неразлей-такая-дружба, – крякнул Оль и на всякий случай уточнил: – Это я тебя всерьез упреждаю, по-прорицательски.

– А и пусть пьет, – весело ответила Умма и обняла друга за плечи. – Лучше ведь так, чем никак!

* * *

Шадек в россыпи брызг вбежал в озерную воду, нырнул. Поплыл, рассекая сильными гребками теплый поток.

У него было страшное ощущение, что он не имеет права находиться тут и радоваться жизни. Он снова не сделал ничего полезного, как и за всю предыдущую жизнь.

А ведь он мог. Он понимал, зачем. И даже решился, отчаянным рывком переломив что-то важное в себе. Но дракон выбрал Гасталлу.

И Шадек обрадовался. Ему не нужно было лишаться своей силы.

Но прошло два дня – и Шадек стал ощущать себя репьем на собачьем хвосте, который просто тащится куда-то вслед за собакой, не принося ни вреда, ни пользы. Он не верил в эту затею, он не хотел этой поездки, ни к чему не стремился и ни за что не боролся. И когда раз в жизни он решился поставить кого-то выше себя самого, поступить как добросовестный маг – его жертва оказалась вторичной, лишней, негодящей.

Первая радость уступила место возмущению и обиде.

Шадек вынырнул, перехватил воздуха и снова нырнул, поплыл в другую сторону. Зря эта вода не ледяная.

Но он им всем еще покажет. Он еще может принести пользу. Много-много пользы! Как положено толковому магу, занятому не только собой. И даже больше, потому что сил у него хватит на пару-тройку толковых магов.

Первым делом следует сгрузить с Бивилки часть гласнических обязанностей. Незрячая магичка со всеми делами не справится.

Она вообще мало с чем теперь справится. Нужно будет о ней позаботиться.

Шадек вынырнул, перевернулся на спину и открыл глаза. Зимнее небо тут было не серо-белым, как в Ортае, а ярко-голубым. По нему, будто танцуя, кружилась пара драконов, песочный и бурый.

Что-то изменилось в его отношении к Бивилке. И он даже не понял, когда. С первых школьных лет он привык относиться к ней тепло и снисходительно, беззлобно подначивать и стоять за нее горой, как за любого из школьных друзей.

Конечно, еще в первый год учебы Шадек заметил ее восторженно-трепетливую влюбленность. Но Бивилка была слишком дорога ему, чтобы просто попользоваться ее чувствами, и недостаточно хороша, чтобы искренне разделить их. Так оно все шесть лет и проболталось – никак, в его шуточках и ее свекольных щеках.

Потом, в послешкольной жизни, детская влюбленность Бивилки переросла в привычную взрослую безнадежность. Смущаться и маяться магичка перестала и смирилась с тем, что будет вечно таскать свои неуместные чувства, как занудно зудящую ранку.