Книга Провинциальная «контрреволюция». Белое движение и гражданская война на русском Севере - Людмила Новикова

В этих условиях появление в конце апреля 1919 г. в «Вестнике Временного правительства Северной области» земельной декларации Омска, где, в частности, говорилось о возврате земель прежним хозяевам, обрабатывавшим их своим трудом, и о вознаграждении владельцев за прошлые годы, вызвало новый всплеск конфликтов в архангельской деревне[647]. Прежние владельцы крупных расчисток и арендованных земель, узнав об омской декларации, стали требовать возврата отобранных земельных «излишков», ссылаясь на авторитет «всероссийской» власти. В Рикасовской волости Архангельского уезда на волостном земском собрании споры вокруг распределения церковно-причтовых земель разгорелись настолько остро, что несколько членов собрания были арестованы судебными властями за агитацию против Северного и Омского правительств. Впрочем, через месяц их освободили, выяснив, что они выступали лишь за точное исполнение постановлений северных властей[648].

Таким образом, прагматичные шаги архангельского кабинета, желавшего разрешить земельные конфликты, были в значительной мере ослаблены его попытками равняться на Омское правительство и ограничить свои постановления решением будущей конституанты. Это выбивало из-под белых законов долгосрочную основу. В результате главным недостатком северных земельных постановлений, принимавшихся как временные и местные, была не их «реакционность», а то, что они и были именно временными и местными. Конфликты внутри архангельской деревни были обречены тлеть до тех пор, пока Северная область не воссоединится с остальной Россией и пока не будет принято окончательное решение по земельному вопросу. Поэтому, несмотря на очевидные проблемы, которые испытывала советская власть в отношениях с крестьянством, северные земельные законы не смогли стать сильным политическим оружием Архангельского правительства в его борьбе против большевиков.

Церковная политика

Северное правительство стремилось выстроить на новых основаниях не только социальную и земельную политику, но и взаимоотношения церкви и государства. Вопреки образности советских плакатов, поп не оседлал белого генерала и церковь не получила назад при белых все прежние привилегии и владения. Хотя Северное правительство шло на некоторые уступки православной церкви, вызванные практической необходимостью, просьбами населения и стремлением использовать православие для упрочения антибольшевистского фронта, его целью было построение светского государства.

Придя к власти, Архангельское правительство сразу решительно заявило о намерении продолжить революционную политику и разграничить церковь и государство[649]. Несмотря на то что вскоре после августовского переворота 1918 г. Архангельская духовная консистория обратилась к Северному правительству с просьбой вернуть церкви ее прежнее привилегированное положение, принимая во внимание «религиозные запросы русского народа и исторические права и заслуги Православной церкви», белые власти не спешили восстанавливать права и привилегии церкви[650]. Архангельский кабинет не только восстановил действие постановлений Временного правительства 1917 г. «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений» и «О свободе совести», но и пошел значительно дальше, отказавшись вернуть церкви отторгнутую при советской власти земельную собственность и возобновить государственные субсидии. Содержание «церковно-религиозных учреждений» в Северной области возлагалось на сами религиозные общины, тогда как преподавание Закона Божия, ставшего необязательным школьным предметом, должны были оплачивать родительские комитеты[651]. Таким образом, хотя Северное правительство выступило с осуждением насильственных действий советской власти против церкви, оно частично подтвердило советское церковное законодательство.

Безусловно, северное руководство не могло сразу порвать все связи между государством и церковью. Прежде всего, власть оказалась неспособна быстро взять на себя те административно-светские функции, которые церковь по-прежнему выполняла даже в предшествовавшие месяцы советского правления. Так, церковные метрики велись как единственные официальные записи актов гражданского состояния. Поэтому, хотя правительственные постановления гласили о прекращении казенных субсидий церкви, уже осенью 1918 г. архангельский кабинет вновь стал выделять средства на церковные нужды. Учтя бедственное положение епархии и то, что церковь выполняла государственно важные функции, правительство стало выплачивать жалованье чиновника 4-го класса управляющему епархией викарному епископу Пинежскому Павлу, а также казенное содержание служащим епископской канцелярии и членам Архангельского епархиального совета[652]. Со временем кабинет пошел на еще бóльшие уступки. Летом 1919 г. он откликнулся на просьбы губернского земства и многочисленных крестьянских сходов и стал выделять средства на оплату уроков Закона Божия, когда у населения не имелось на это средств[653].

Утверждения о независимом положении церкви также не помешали Северному правительству попытаться использовать ее влияние для укрепления своего авторитета. Хотя церковь после революции уже не помазывала новых правителей, согласно старой византийской традиции, Верховное управление признало желательным, чтобы на церковных молебнах возглашалось многолетие правительству. Для укрепления белой армии в текст присяги добровольцев и солдат была внесена клятва «всемогущим Богом, перед святым Его Евангелием и животворящим крестом». Отправку войск на фронт сопровождали торжественные молебны. В армии были восстановлены должности полковых священников, а епископ Павел совершал регулярные поездки во фронтовые районы, проводя службы и назидательные проповеди[654]. Кроме того, церковные двунадесятые праздники были объявлены официальными праздничными днями, в то время как гражданских праздников было всего три: Новый год, годовщина революции 12 марта и пролетарский праздник 1 мая[655].