Книга Демография регионов Земли - Михаил Клупт

Пример тропической Африки свидетельствует также о том, что институциональные ловушки, как правило, носят многозвенный характер. Изменению норм сексуального поведения препятствуют постоянные военные конфликты, разрушающие медицинскую инфраструктуру, усиливающие масштабы сексуального насилия, нищеты и проституции. Эти конфликты, в свою очередь, являются следствием определенных политических традиций, провоцирующих межплеменные распри. Разорвать порочные круги подобных институциональных ловушек оказывается очень сложно.

Рис. 8.1. Роль институциональной структуры в демографическом развитии

Влияние одного и того же импульса I, преломляясь через призму двух различных институциональных структур IS1 и IS2, приводит к двум различным демографическим результатам DR1 и DR2.

Рыночные реформы 90-х гг. прошлого века привели к формированию не только экономических (таких, например, как бартер и взаимные неплатежи), но и демографических институциональных ловушек. Кризисы (в предельном случае – социальные революции) приводят к существенной перестройке всей институциональной структуры. «Правила игры» – от кодексов, регулирующих поведение хозяйствующих субъектов, до бытовых представлений о том, «что такое хорошо и что такое плохо», – в такие периоды резко меняются. На это обычно наслаивается кризис социальных институтов, ответственных за соблюдение правопорядка, сохранение жизни и здоровья населения. Возникает эффект цепной реакции, когда одни институциональные изменения влекут за собой другие, в результате чего меняется институциональная структура в целом. Все это существенно сказывается на демографических процессах.

Анализ демографических аспектов трансформационного кризиса в странах Центральной и Восточной Европы позволяет увидеть основные линии воздействия институциональных изменений на демографические процессы. Одна из них, наиболее остро проявившаяся в странах, образовавшихся после распада СССР, связана с кризисом государственных институтов охраны правопорядка, здравоохранения и социальной защиты, внесшим очевидный вклад в рост убийств, отравлений алкоголем, других несчастных случаев, смертности от инфекционных заболеваний.

Другая, не столь очевидная, но также негативно сказавшаяся на динамике продолжительности жизни, была обусловлена «разрухой в головах» – распространением разнообразных вариантов аномического поведения, от потери представлений о том, какое поведение является теперь «правильным», до сознательного нарушения моральных норм. Характерной иллюстрацией являются результаты проведенного в 2000 г. социологического опроса в Украине: 78,5 % респондентов согласились с тем, что «при существующем состоянии беспорядка и неопределенности трудно понять, во что следует верить»; по мнению 72,1 % опрошенных, «в прошлом люди чувствовали себя лучше, потому что каждый знал, как правильно себя вести».[398] Связующими звеньями между аномией и повышенной смертностью стали стрессы, злоупотребления алкоголем и «алкогольно связанная» смертность.

Вызванные трансформационным кризисом изменения институциональной структуры оказали влияние и на рождаемость. Нарастание аномии и тотальный пересмотр «старорежимных» ценностей выступили в роли катализаторов таких процессов, как распространение внебрачных и добрачных сожительств и увеличение доли детей, рожденных вне брака. Косвенно этому способствовало изменение формальных и неформальных норм и правил, регулирующих экономическую жизнь. В результате таких изменений молодые люди стали раньше становиться экономически самостоятельными. Определенную роль сыграло, в частности, расширение юридических и экономических возможностей для аренды и покупки жилья, в результате чего жизнь мужчины и женщины «под одной крышей» перестала жестко увязываться с юридически регистрируемым браком. Все это происходило на фоне быстрого становления «общества потребления», в котором наличие тех или иных товаров является мерилом жизненного успеха. В «конкурсе институтов» супружеская семья с детьми потерпела жестокое поражение. Во всех странах с переходной экономикой сформировался крайне низкий уровень рождаемости.

Методология институционального анализа ориентирует на анализ причин, по которым неэффективные, с точки зрения функционирования демографической системы, и откровенно деструктивные институты оказываются столь жизнеспособными. Применительно к экономической истории этот вопрос сформулировал Д. Норт: «Можно объяснить существование неэффективных институтов, но почему же давление конкуренции не ведет к их отмиранию?».[399]

Причиной институциональных ловушек часто оказывается эффект деструктивной институционализации: однажды возникнув, негативный социальный феномен растет, как снежный ком, закрепляясь в поведенческих стереотипах населения и обрастая группами влияния, заинтересованными в его сохранении. Характерным примером является алкогольная субкультура в России, оказывающая колоссальное влияние на российскую смертность. Антиалкогольная кампания времен перестройки привела к скачкообразному, хотя и кратковременному повышению продолжительности жизни, а возможно, послужила одним из факторов сохранения довольно высокого уровня рождаемости во второй половине 80-х гг. прошлого века. Однако эту кампанию пришлось быстро сворачивать: идти против устоявшихся представлений и структур, экономически заинтересованных в их воспроизводстве, не смог даже всесильный, казалось бы, ЦК КПСС.

Влияние прошлого. Взаимодействие институциональной структуры с внешними по отношению к ней (природными, социальными, экономическими, технологическими и др.) изменениями – это в известной степени взаимоотношения прошлого, кристаллизованного в институциональной структуре, и настоящего. Эффекты такого взаимодействия могут оказывать существенное воздействие на демографические процессы. Характерный пример – различия динамики продолжительности жизни в России и странах Латинской Америки.

Как для России, так и для латиноамериканских стран характерны чрезвычайно высокие уровни имущественного неравенства. В Бразилии доходы 10 % наиболее состоятельного населения превышали доходы 10 % наименее состоятельного населения в 85 раз, в Мексике – в 45 раз, в России – в 20 раз, тогда как во Франции – в 9 раз, в Швеции – в 6 раз.[400] Как в латиноамериканских странах, так и в России зафиксирована значительная социальная дифференциация смертности. Как в России, так и в странах Латинской Америки в конце ХХ в. осуществлялись неолиберальные экономические эксперименты.

Несмотря на это динамика продолжительности жизни в странах Латинской Америки отличается от российской в лучшую сторону. Повсюду в латиноамериканских регионах продолжительность жизни быстро росла, и лишь в Бразилии и Колумбии отмечены ее стагнация или снижение в некоторых возрастных группах мужчин трудоспособного возраста. Причины, на мой взгляд, следует искать в прошлом.