Книга Последний штурм — Севастополь - Сергей Ченнык

Русская пехота подтвердила свои великолепные боевые качества, равно как и командный состав подтвердил свою неспособность пользоваться ими для достижения победы. Поражение на Черной своей трагичностью наглядно демонстрировало необходимость экстренного пересмотра основ тактической подготовки командиров и стратегической доктрины использования армии главнокомандующими. Оно требовало «… смотреть несколько шире на причины наших поражений как в Крыму». Бесконечная цепь неудач «… Альма, Инкерман, Черная речка — все это являлось отражением одного и того же бытия, которое объявило бы крамолой всякую попытку … осудить практику красносельских маневров, раскритиковать наш устав и которое прятало под Севастополем в задние ряды и подрезывало крылья творчеству находившихся там талантливых офицеров».

4 августа 1855 г. русские войска поплатились за стратегическую недальновидность собственного командования, отдавшего инициативу после успешного в целом сражения при Балаклаве вновь в руки союзников. Недаром правило войны, внесенное впоследствии, с учетом горького опыта Крымской и последующих за нею войн, в «Устав полевой службы» русской армии, гласило, что «…Каждый частный успех, достигнутый какой-либо частью, должен быть закрепляем и развиваем».

Одним из самых жестоких итогов сражения на Черной речке можно считать вывод, что в случае продолжения Крымской кампании, прибывающие на полуостров новые контингенты русских войск, также бессмысленно перемалывались бы в бесплодных попытках вырвать победу любой ценой, ведомые в бой храбрыми, но неграмотными военачальниками. И при Альме, и при Инкермане, и на Черной, атаки пехоты сводились к лихим, но малоэффективным лобовым ударам, единственным итогом которых были горы трупов и в утешение, — восхищение противника. Всякое маневрирование было неуклюжим, лишь запутывало дело и потому применялось недостаточно и неохотно.

Ошибочным было и определение направления нанесения главного удара. Как и Меншиков при Альме, так и Горчаков при Черной речке стратегически мыслил разумно. Командующий понимал, что если и наносить удар, то его направлением должны стать тылы и тыловые позиции противника, ибо «воздействие на тыл противника чаще всего вызывает психологический эффект. Армия, как и человек, не может предохранять себя от удара в спину, не повернувшись кругом, с тем чтобы использовать свое оружие в новом направлении. Процесс перегруппировки сил в новом направлении временно ослабляет боеспособность армии, точно так же как и человек остается беззащитным, пока не повернется лицом к врагу, но продолжительность небоеспособности армий длится, конечно, значительно дольше. Поэтому любая армия весьма чувствительна к угрозе с тыла».

Однако, пока Горчаков тщательно готовил удар по флангу и тылу союзников, эти фланг и тыл превратились в укрепленные позиции, о которые разбились фронтальные атаки главнокомандующего. Итоги говорят сами за себя: «прямое наступление увеличивает устойчивость противника как в физическом, так и в психологическом отношении, что приводит к увеличению силы его сопротивления. При фронтальном давлении противник откатывается назад к резервам, базам снабжения и подкреплениям, тем самым восстанавливая свои силы. В лучшем случае таким фронтальным ударом достигается напряжение сил противника, а не его разгром». Планируя операцию, Горчаков, думая, в общем, разумно, действовал, на деле, стандартно. Хотя он применил типичный для тактики начала и середины XIX в. отвлекающий удар, но способ, который использовал, к тому времени устарел. Более эффективный вариант поиска слабого места в обороне противника не использовался, хотя именно он мог привести к другим результатам, или, по крайней мере, не к таким тяжелым последствиям. Это место, не будучи определенным точно перед сражением, несколько раз менялось в его ходе. Можно, конечно, попытаться оправдать Горчакова, утверждая, что он не знал сил противника, не ожидал, что события начнут развиваться стремительно и проч. проч. Может быть, хотя с этим я не согласен. В конце концов, он — главнокомандующий, единоначальник — и только от него может зависеть ход сражения, его начало и окончание, каждый маневр войск на поле боя. Князь не посмел отойти старых стандартных схем, в которые было заложено все, начиная от построения боевого порядка. Это обернулось для него трагедией, а для русской армии и Севастополя — катастрофой: «Менее всего поддается точной формулировке бой, и всякие попытки в этом смысле могли бы привести к самым печальным последствиям; в этом отношении как западноевропейские армии (особенно в XVIII столетии), так и наша (напр. в эпоху Крымской кампании) пережили тяжелые испытания и дорого поплатились за стремление установить неподвижные нормальные формы для боевого порядка и системы ведения боя».

Сочетание просчетов русского командования привело к тому, что недостигнутый тактический успех сражения на Черной речке стал стратегическим поражением Горчакова в Крымской кампании. По мнению Манфреди: «Для судьбы Севастополя, города-крепости, исход сражения на Черной речке был смертельным ударом. Мы не говорим о том, что гарнизон был морально подавлен. Кажется, что он даже не понял всех последствий поражения. Окрыленные же успехом союзники, продолжали осадные работы с еще большей настойчивостью и энергией. Провалившаяся попытка русских помочь осажденным в городе войскам извне, и их отказ повторно осуществить этот план, означали, что падение Севастополя — вопрос нескольких недель, а настойчивость и активность французов при его осаде лишь ускорила этот срок»

Трудно не согласиться со словами итальянского историка, которые высказывались не только им одним. Командующий английскими войсками генерал Симпсон писал генералу Пелисье 17 августа 1855 г., что действия французских и сардинских войск при отражении русского нападения на позиции союзников у реки Черной показали превосходство объединенных армий над войсками русских в полевых сражениях. После этой победы скорое падение Севастополя становится неизбежным.

Итог подвел Энгельс в своем комментарии по поводу сражения и его итогов, сделанный им спустя месяц после описываемых событий для газеты «Neue Oder-Zeitung». «Это — третье регулярное сражение данной войны, и, подобно сражениям на Альме и при Инкермане, оно отличается сравнительной непродолжительностью. Для сражений времен наполеоновских войн был характерен длительный период предварительных стычек; каждая сторона стремилась прощупать силы противника прежде, чем вступить с ним в бой в решающих пунктах и с участием основных масс войск; решающий же удар предпринимался лишь после того, как большая часть войск обеих сторон вводилась в бой. Здесь же мы видим обратную картину: никакого промедления, никакого постепенного изматывания сил противника; удар наносится сразу же, и судьба сражения зависит от результата одной-двух атак. Это выглядит более смело, чем наполеоновский способ ведения боя; однако если двойной численный перевес, подобный тому, который союзники имели на Альме, и хорошо известная неповоротливость русских при маневрировании и могут, казалось бы, служить оправданием для таких прямых действий, то действия все же показывают, что обеим сторонам весьма недостает компетентного военного руководства; и во всех случаях, когда рубакам, действующим по этому принципу, противостоит генерал, хорошо понимающий, как завязать бой с их войсками, какие ловушки для них расставить и как их туда заманить, они очень скоро оказываются в весьма незавидном положении.