Книга Бриллиантовый пепел, или В моем конце мое начало - Карина Тихонова

Сергей Владимирович подошел к столу, налил себе минералки. Залпом выпил воду, с громким стуком впечатал стакан в скатерть и продолжал:

— Это все мусор. Не понимаю одного: как она могла влюбиться настолько, что совершенно потеряла голову? Ты можешь мне объяснить?

— Нет, — тихо ответила Екатерина Дмитриевна, мощным усилием воли подавив первый искренний порыв.

— И я не могу. Как могла умная, стервозная тетка сорока с лишним лет от роду сойти с ума от мужчины настолько, чтобы убить ради него?

— Ради него?

— Да, — жестко ответил муж. — Я знаю, что говорю. И могу это доказать.

— А кто этот роковой мужчина? — спросила Екатерина Дмитриевна, не поднимая глаз от скатерти.

— Ты сильно посмеешься. Сын российских иммигрантов первой волны. Родитель — купчина второй гильдии. Перед отъездом во Францию успели схватить за хвост остатки своего благосостояния; имели кое-какие денежки в «Кредит-Лионе», домик с садиком, даже прислугу… В общем, что называется, средний класс. И сынок оказался не промах. Скрутил тетушку так, что она все мозги порастеряла. Чем взял, Катя? Не сказать, чтоб он был очень красив или очень умен… Скорее, весьма пронырлив.

— Ты и с ним познакомился? — спросила Екатерина Дмитриевна.

— Не успел, — с сожалением ответил муж. — Помер, дружочек, три года назад. Зато познакомился с его сыном. Посмотрел альбом семейных фотографий. Почитал семейные архивы.

— Даже так?

— Вот именно. И наткнулся там вот на это письмо. Прочти.

Сергей Владимирович протянул жене письмо на пожелтевшей бумаге, сложенное треугольником.

Екатерина Дмитриевна приняла письмо, не спуская с мужа настороженных глаз.

— Оно написано по-русски, — сказал муж, неправильно истолковав ее взгляд. Сел на прежнее место и налил себе вина.

Екатерина Дмитриевна медленно развернула письмо и поднесла его к лицу. Близоруко прищурилась и начала читать.

— «Любимый! Не знаю, правильно ли я делаю. Наверное, я не должна посвящать…»

— Читай про себя, — перебил ее муж и слегка поморщился. — Я эту слюнявую дребедень наизусть выучил.

Екатерина Дмитриевна послушно замолчала и забегала глазами по строчкам, написанным летящим женским почерком. Сергей Владимирович, отпивая вино, внимательно следил за ее реакцией. Несколько раз она удивленно подняла бровь, несколько раз остановилась и озадаченно посмотрела на мужа, некоторые места перечитала, чуть шевеля губами. Наконец закончила чтение и опустила руку с письмом на колени.

— Что скажешь? — спросил Сергей Владимирович.

Екатерина Дмитриевна молча смотрела на него во все глаза, потрясенная прочитанным.

— Ты понимаешь, что было бы с тетушкой на суде, попади это письмо в руки обвинителя?

Жена коротко кивнула головой, все еще не в силах говорить.

— Почему он сохранил такую явную улику? — спросила она через силу.

— Угадай! — ответил муж с усмешкой. — Почему он исчез сразу же после того, как его любовницу арестовали за убийство мужа? Почему он сменил место жительства? И почему потом, когда любовницу фактически оправдали, он не уничтожил документ, способный ее уличить?

— Не знаю, не знаю, — лепетала Екатерина Дмитриевна, охваченная гадливым ужасом от внезапно мелькнувшей догадки.

— Еще подсказка. Откуда у добропорядочного среднего буржуа симпатичная вилла в Ницце?

— Не может быть!

— Может! Шантажировал он свою любимую! И делал это с размахом!

— Подонок!

— Катя, это эмоции, — строго осадил ее муж. — Держи себя в руках.

— Да, извини, — пробормотала Екатерина Дмитриевна. — Я погорячилась. Но почему его сын продал тебе это письмо? Он ведь продал его?

— Продал, — с улыбкой ответил муж. — А почему… Все просто: по французским законам дела об убийстве имеют срок давности. Десять лет. Так что письмо потеряло силу примерно в девяносто седьмом году. Вот так.

— Да, но почему оно так дорого тебе стоило? — спросила Екатерина Дмитриевна с недоумением.

— А потому, что по российским законам дела по убийствам срока давности не имеют! А тетушка сейчас российская гражданка. И Андрей Вильский — тоже. Понимаешь?

— Нет, — растерянно ответила жена. Сергей Владимирович нетерпеливо нахмурился.

— Катя, это же элементарно… Он может подать на нее в суд за убийство своего деда! И вполне может суд выиграть! Вполне! С таким-то письмецом на руках!

Екатерина Дмитриевна молча взялась рукой за пылающий лоб.

— Неужели это возможно? — спросила она тихо.

— Еще как возможно! Ты понимаешь, что это значит?

— Что?

— Она у нас — вот где!

И муж сжал кулак так, что побелели костяшки пальцев.

— Но, Сережа, этот парень может и не захотеть судиться… Ему это невыгодно. Если Евдокию Михайловну осудят, денег-то он не получит…

— Речь не о нем, а о тетке, — отрезал Сергей Владимирович очень сухо. — Не знаю, что там выгодно, а что не выгодно внуку убитого Жана Девиллье. Но тетушке это разбирательство абсолютно ни к чему. Так что…

И он, не договорив, с силой опустил кулак на стол. Подскочила и звякнула посуда. Екатерина Дмитриевна вздрогнула.

Внезапно Сергей Владимирович рассмеялся. Жена вопросительно посмотрела на него.

— Ты знаешь, — объяснил муж, — когда папаша-Клод сделался богатым наследником, его вызвали наши соответствующие органы. Поставили в известность о том, что его родитель скончался при весьма подозрительных обстоятельствах и посоветовали подать в суд на мачеху. Тот, естественно, воспарил к небесам. Написал исковое заявление, подписал доверенность на ведение дела каким-то незнакомым адвокатам… В общем, благодаря предпринятым им усилиям, тетушку арестовали. Понимаешь, почему?

— Нет.

— Потому, что иначе она бы не поделилась. И на тетушку надавили пасынком. Сначала посадили с его помощью, потом помогли выпутаться. За деньги, само собой. Нет, все-таки наши компетентные органы — самые компетентные в мире…

— Но почему не договорились с ним? С Клодом?

— Зачем он был нужен? — ответил муж, пожимая плечами. — Клод понятия не имел, где деньги лежат. А тетушка имела. И чтобы она потрясла кошельком, ее следовало напугать.

— Как ты думаешь, много она отдала? — шепотом спросила Екатерина Дмитриевна.

— Уверен, что не все, — коротко ответил муж. — И самое лучшее тому подтверждение — пенсия папаши-Клода.

— Ты думаешь?

— Она, — утвердительно кивнув головой, сказал муж. — Грехи замаливает.

Помолчал и добавил: