Книга Каторжная воля - Михаил Щукин

– Смутил он, Любимцев, паренька вашего! Я же с него глаз не спускал, со сволочи, и видел, как они разговаривали, он даже паренька по плечу хлопал. Значит, договорились они о чем-то! Я же говорил – к архаровцам надо было привязать, а вы вольным оставили! Вот и получили!

Прав был Гордей: не решился Фадей Фадеевич привязать делопроизводителя новониколаевской городской управы к архаровцам Емельяна, которые шли весь дневной переход, да и на ночь оставались нанизанными на одну веревку; даже и подумать не мог, что Любимцев отважится бежать. А он отважился, да еще и племянника с Фролом увел. Что им наобещал, какими благами заманил? Деньгами? Ведь ясней ясного, что ушли они с ним добровольно, не силой же их увел… Прищуривал, до узких щелок, глаза Фадей Фадеевич и молчал. Казалось, что он вовсе не слушает Гордея, который продолжал шептать, размахивая руками и наклоняясь к нему все ближе, что надо сейчас же, не откладывая, отправлять погоню за беглецами, иначе неизвестно, что еще может придумать Любимцев, может, он надумал архаровцев и Емельяна освободить…

– Емельян-то ему зачем нужен? Обуза, таскаться с ним, ноги-то перебиты… – Фадей Фадеевич положил руку на плечо Гордея и отодвинул его от себя. – Ты вот что… Помолчи пока и никому ничего не говори. Иди собирайся, сейчас тронемся. Не зимовать же нам здесь.

Гордей послушался, пошел, но продолжал что-то негромко и недовольно бормотать себе под нос, размахивая руками. А Фадей Фадеевич тем временем быстро собрал вокруг себя Родыгина, Грехова, Мироныча и Федора с Настей. Осмотрел их всех, словно желал убедиться, что собрал именно тех, кто ему нужен, и объявил:

– Значит, так, уважаемые, господин Любимцев и Лунегов с Фролом сбежали. Куда сбежали, по какой причине – сказать не могу. Но делаю однозначный вывод – никаких задержек в пути, надо торопиться изо всех сил. Чем скорее отсюда выберемся, тем лучше. А когда выберемся, тогда и разбираться будем.

– Погоди, Фадей Фадеевич, – осторожно кашлянув в кулак, Мироныч чуть выступил вперед, – тут дело такое…

– Ну, какое дело? Говори! Чего кота за хвост тянешь?! – поторопил Фадей Фадеевич.

– Да не тяну я никого. Сам толком не до конца додумался, а только сдается мне, что Фрол потому ушел, что догадался он про короткий путь, по которому деревенские ходили. Есть такой путь. Он как-то про него проговорился, с намеком, что можно через первую речку не переплавляться, а перелезть через бурелом и вниз по течению идти. Там, говорил, хоть на коляске катись. При мне говорил и при Лунегове. Да только после спохватился и сказал, что это только его догадки. Вот и сдается мне, что Лунегов про тот разговор вспомнил, а Любимцев денег пообещал. Вот и решил Фрол на этот раз не полениться и заработать.

– Интересно девки пляшут. – Фадей Фадеевич быстро взглянул на Федора. – А ты что скажешь? Ты же ходил в обратную сторону.

– Ходил. Да только я все равно через речку переплавлялся, чуть не утоп.

– Можно мне слово сказать. – Настя поддернула ремень ружья, с которым не расставалась теперь ни на минуту, чуть повернула голову и кивнула на шевелящийся лагерь. – Пока все скопом доползем, да пока переплавимся – белые мухи полетят. Да еще, не дай бог, если кто утонет… Проверить надо, вдруг он и впрямь имеется – другой путь? Вот мы с Федором и проверим, не будем всех ждать, а налегке прямо теперь и уйдем. Согласные?

– И я пойду, – встрял в общий разговор Гордей, – у меня к Любимцеву особая симпатия имеется, я его не упущу.

Все переглянулись и никто не возразил. Фадей Фадеевич вздохнул и кивнул:

– Согласен. Только давайте так решим… Если короткий путь найдете, Настя назад возвращается, нам покажет, куда идти. А ты, Федор, и ты, Гордей, добирайтесь до Чарынского и прямиком – к уряднику, а дальше пусть он вас доставляет в Бийск, к исправнику. Я письмо напишу. К тебе, Федор, еще просьба отдельная – поговори с отцом, пусть он на первое время, как выйдем, людей приютит и накормит, расходы после казна возместит. Что еще? Берегите себя, осторожней… С Богом!

Он быстро написал письмо, благо у Родыгина нашлись карандаш и бумага, все наскоро попрощались, и Настя с Федором и Гордеем сразу же ушли, будто растаяли в мороке ненастного, хмурого утра.

Позже, наконец-то собравшись, следом за ними медленно и тягуче поползла людская лента.

Взбодрился ветерок и долго еще развеивал золу и пепел из потухших костров.

5

Когда продрались через бурелом и выбрались на ровное, чистое место, невольно в один голос ахнули: горная речка, вырвавшись из каменного створа, где она билась и кипела, покрываясь белесой пеной, текла теперь между пологими берегами, усеянными каменной россыпью, спокойно и неторопливо – словно спросонья. По зеленоватой воде, отражаясь, как в зеркале, плыли далекие причудливые облака.

За камнями, прижимаясь к обрыву, тянулась узкой, извилистой полосой тропа – в колдобинах, неровная, но вполне пригодная для того, чтобы проехать по ней на телеге или пройти пешком, не рискуя переломать ноги.

– Вот они куда нацелились, – сразу же догадался Федор, – тут хоть на боку катись. И как их догонять будем – бегом побежим?

Настя ему не ответила. Смотрела перед собой, словно желала что-то увидеть одной ей ведомое, и долго молчала. Затем, словно очнувшись, раздумчиво, нараспев, сказала:

– А как мы теперь, Феденька, жить будем? – И дальше, не дожидаясь, что ей ответит Федор, продолжила: – У нас теперь ни кола ни двора нету… И Варламки нет… И вот тут… – приложила руку к груди, – и вот тут как выгорело… Будто береста сгорела… Ладно, раз пообещали – выполним. Надо же хорошим людям помочь. Зови этого Гордея. Где он? Идти надо…

И первой, поддернув ружейный ремень на плече, тронулась широким шагом, выбираясь на узкую тропу. Гордей, откликнувшись на голос Федора, выбрался из кустов, побежал их догонять, довольно причмокивая и не вытирая губ, измазанных в чернике.

Дальше они шли, не останавливаясь, не давая себе передыха. Шли и шли. Остановили они свой ход только в сумерках, запили сухой хлеб холодной водой из речки, даже костерок разводить не стали, коротко поспали на еловых лапах, а утром, едва рассвело, снова двинулись в долгий путь.

Скоро нашли первый след, оставленный беглецами: остывшее кострище у самой кромки воды. А затем, одолев третий дневной переход, наткнулись, сами того не ожидая, на беглеца, который, издали увидев их, так радостно закричал, словно явились перед ним долгожданные и родные люди.

Это был Фрол.

Он лежал на боку между двух камней, идти или ползти не мог, поэтому поднимался на руках, задирая голову, и кричал, не останавливаясь, срывая голос.

На всякий случай, из-за опаски – нет ли здесь какого подвоха? – Федор дал знак Насте и Гордею, чтобы они оставались на месте, а сам, взяв ружье наизготовку, подошел к камням. Пока подходил, рывками оглядывался по сторонам – а где еще двое? Фрол, заметив это, подал голос, теперь уже без крика, негромко:

– Ушли они… Бросили меня подыхать и смотались. Парень, догони их, вынеси им мозги, пусть знают!