Книга Москва и Россия в эпоху Петра I - Михаил Вострышев

При патриаршем управлении церковь была независима от государства, и лицо патриарха как бы равнялось лицу государеву. Это казалось Петру неправильным и небезопасным. Он решился ввести церковь в общий порядок государственной жизни, подчинить ее общей системе государственного правления, как одну из его ветвей, и духовное правительство сделать коллегией наряду с прочими. Церковь и духовенство становились в общую подсудность государству по всем своим делам, за исключением догматов и канонов. Звание патриаршее уничтожалось само собою.

Состояла духовная коллегия первоначально из президента (Стефан Яворский), двух вице-президентов (Феодосий Яновский и Феофан Прокопович), четырех советников и четырех асессоров.

Главной задачей, возложенной на духовную коллегию, было улучшение духовной жизни народа. В нем были распространены самые грубые суеверия, не было часто самых основных понятий о вере и христианской жизни.

Один за другим стали выходить указы, имевшие целью преобразовать религиозную жизнь народа. Многие из этих указов интересны тем, что рисуют нам религиозно-бытовые черты тогдашнего общества.

20 марта 1721 года объявлен указ, «чтоб обретающиеся в Москве на Спасском мосту[27] и в других местах листы разных изображений и службы, и каноны, и молитвы, которые сочинены и сочиняются разных чинов людьми самовольно, писменные и печатные, без свидетельства и позволения, описав, все отобрать в Приказ духовных дел и, запечатав, держать до указу». В апреле месяце вышел, действительно, указ о прекращении безобразного суеверного обычая: «В Российском государстве по городам и селам от невежд происходит некоторое непотребство. А именно, ежели кто не бывает во всю Светлую седмицу Пасхи у утрени, такого обливают водою и в реках и прудах купают. И хотя себе простой народ делает все будто на забаву праздничную, однако от той суетной забавы делается не токмо здоровью, но и животу человеческому тщета, ибо оным от невежд купанием в глубинах иногда людей потопляют или разбивают, а сонных и хмельных внезапным облиянием ума лишают». Добавляя, что этот обычай есть воспоминание языческого праздника Купалы, указ приказывает обычай «весьма истребить».

В 1722 году царский двор находился в Москве, где был и Святейший Синод, и члены его могли там близко наблюдать все проявления духовной жизни народа и все формы русской набожности.

Многие из отмененных в ту пору обычаев впоследствии перестали преследоваться и даже в наше время не возбуждают ни малейшего осуждения. Так, издавна было запрещение «привешивать к образам привесы, т. е. золотые и серебряные монеты и копейки, и всякую казну, и прочего приношенного». Усердствующим было велено объяснять, «что на монетах иностранных такие лица выбиты бывают, которым при иконах святых не подобает бытии; а от серег и прочих таковых привесов чинится иконам безобразие, а от инославных укорение и нарекание на св. церковь наноситься может».

Вот одно из первых проявлений этого погибельного страха: что скажут иностранцы о нашей жизни, как они посмотрят на выражение наших религиозных чувств? Как известно, обычай этот благополучно процветает доселе, и очень понятно желание верующих украсить чтимые святыни.

Еще страннее отмененный впоследствии указ от 22 февраля 1722 года, «чтобы в Москве и в городах из монастырей и приходских местных церквей ни с какими образами к местным жителям в домы отнюдь не ходить. Если же кому какое обещание, тот сам бы приходил в монастыри и церкви по обету». Этим заносилась рука над дорогим древним обычаем «подымать иконы к себе на дом».

Этот же указ предъявляет требование, которым словно хватали за руку человека, желавшего подать на церковное строение: «Смотреть, чтоб с образами по Москве, по городам и уездам для собирания на церковь или на церковное строение отнюдь не ходили. И кто будет ходить, тех брать».

23 февраля 1722 года открылось гонение на колокола: «Во всех всероссийского государства монастырях колоколов не делать из казны монастырской, а ежели есть разбитые, то и тех без повелительного указа из Св. Синода не переделывать, и в строение тех колоколов чрез собирателей-прошаков денег и прочего не сбирать, и нигде не просить».

Вот интересная черта московской набожности: «В Чудове монастыре продается приходящим людям некакий мед, собственным его чудотворцевым называемый; а в церкви Василия Блаженного употребляется в продажу некакое масло и в почтении содержится. И в других монастырях и церквах подобные той продажи бывают. Такие продажи, яко подозрительные, весьма пресечь».

28 марта 1722 года был издан указ, впоследствии не исполнявшийся и возбудивший в Москве сильное волнение. По свидетельству Берхгольца, он удивил и поразил и чернь, и многих старых русских вельмож. В этом указе под видом будто бы радения о достоинстве церквей воспрещались часовни, которыми Русь так любила и доселе любит отмечать знаменитые чем-нибудь места. Нечего и говорить о том, что жизнь смела этот невозможный и неразумный указ.

Обычай этот, говорит указ, начался и утвердился будто бы от невежд, что пред святыми иконами, вне церкви стоящими (на внешних церковных стенах и на градских вратах) зажигаются и ночью, и днем свечи без всякого молитвословия, а некоторые невежды, оставивши посвященные молитвенные храмы, призывают пред те внешние иконы священников и молитствуют на распутьях и торжищах, где всегдашнее многонародное бывает собрание, и явное чинят православным церквам презрение, а инославным дают причину укоренительного на благочестие порицания…

Опять забота угодить иностранцам даже строем нашей духовной жизни!

Осудив существование «построенных на торжищах и перекрестках, в селах и других местах часовнях», указ определяет: «Пред вышеупомянутыми вне церквей стоящими иконами мольбы и свечевозжение, тамо безвременно и без потребы бываемые, весьма возбранить; также и часовен отныне в показанных местах не строить и построенные деревянные разобрать, а каменные употребить на иные потребы тем, кто оные строил».

Так заискивавшая в иностранцах и готовая ради них стыдиться и отказываться от родного эпоха судила об этом прекрасном обычае.

Прошло два века. Россия стала культурнее, но, слава Богу, не снесла еще тех «внешних икон», против которых так ратовал печальной памяти указ, не погасила пред ними лампад и свечей, не разорила часовен, а воздвигла и воздвигает на видных местах, на площадях городских и перекрестках новые часовни, чаще всего для ознаменования памятных событий[28].

Когда подумаешь, каким великим почитанием во всех слоях верующей России используются эти «внешние иконы», как знаменитая московская Иверская, как икона Спасителя на Спасских воротах, как и икона святителя Николая на Никольских воротах, чудесно уцелевшая при разрушении от взрывов французами в 1812 году Никольской башни; как вспомнишь про глубокое укоренившееся почитание этих святынь в Москве и подобных им в других городах, и подумаешь, на что посягал этот злосчастный указ, станет грустно и больно и за эпоху, и за народ, над которым производилось такое духовное насилие.