Книга Геродот - Игорь Суриков

Причины возникновения этой «двойной монархии» (впрочем, монархией эту форму правления назвать трудно, поскольку монархия по определению «власть одного») по сей день окончательно неясны, и мы не будем здесь их искать; отметим только, что это, несомненно, феномен очень древнего происхождения. Спартанцы вообще отличались — и в государственном устройстве, и в быту — приверженностью к рудиментам далекой старины. Эти архаичные элементы и могли восприниматься как «варварские» прочими греками, давно шагнувшими на иной уровень развития и забывшими, что когда-то у них было нечто подобное.

В целом отношение Геродота к Спарте не является отрицательным. В его труде, например, сказано, что в ней «прекрасное государственное устройство» (I. 65). Здесь, кстати, историк выражает общее мнение, сложившееся в Греции к его времени. Правда, некоторые исследователи считают, что в «Истории» кое-где присутствует антиспартанская тенденция, указывая на те или иные пассажи. Но в результате скрупулезного выискивания там же можно найти и антиафинские выпады. Однако ни те ни другие не являются определяющими. В целом для Геродота как Афины, так и Спарта — города, заслуживающие всяческого уважения, самые сильные и самые лучшие в Элладе, безоговорочные лидеры сопротивления персидской агрессии. Это, кстати, еще одно доказательство того, что основные взгляды «Отца истории» сформировались скорее при лаконофиле Кимоне, чем при Перикле, нагнетавшем афино-спартанское соперничество.

Переместимся чуть севернее Спарты, в гористую Аркадию. На территории этой области в архаическую и классическую эпохи существовали несколько полисов, самым сильным из которых считалась Тегея (она располагалась ближе всех к спартанским границам). Тегейцы долгое время гордились тем, что их гоплитское ополчение по своим боевым качествам считалось вторым после спартанского, остававшегося вне конкуренции. В VI веке до н. э. Спарта, желая подчинить Тегею, вела с ней ряд войн (I. 66–68), оказавшихся неожиданно трудными, — лакедемоняне даже потерпели несколько поражений. В конечном счете победа была достигнута, но это не был полный разгром: Тегея не была присоединена к территории Спарты, а вступила с ней пусть и в неравноправные, но союзнические отношения. Этим было положено начало Пелопоннесскому союзу.

В Тегее, похоже, Геродот тоже был. Скорее всего, он посетил ее, направляясь в Спарту: главный путь туда лежал именно через тегейские земли. В «Истории» упоминается произведение художественного ремесла — персидские «конские ясли целиком из меди замечательно искусной работы» (IX. 70), когда-то принадлежавшие персидскому вождю Мардонию. После его гибели в сражении при Платеях тегейцы, сыгравшие в битве активную роль, забрали ясли себе в качестве трофея и «посвятили в храм Афины Алей» (IX. 70); очевидно, там историк их и видел.

Упомянутое святилище было одним из самых почитаемых в Греции, снискав популярность, в частности, как место убежища: пока человек, опасающийся преследования, укрывался на его священном участке, ему не грозила никакая опасность. Порой в храме Афины Алей находили пристанище даже спартанские цари, уличенные в каком-нибудь преступлении и вынужденные бежать из своего города.

На севере Пелопоннеса, неподалеку от Коринфского залива, лежал полис Сикион. В архаическую эпоху он был известен тем, что там установилась самая прочная в древнегреческой истории тирания. Городом правила династия Орфагоридов, продержавшаяся у власти более века (около 670–556). Последний тиран из этой династии был свергнут спартанцами, после чего Сикион вошел в состав Пелопоннесского союза.

Самым прославленным из сикионских тиранов был Клисфен (кстати, в честь него был назван внук — «отец афинской демократии»). О Клисфене-тиране — весьма яркой и неоднозначной личности (что было вообще типично для представителей архаической греческой тирании) — Геродот пишет неоднократно, подробно и красочно. Он предстает в труде историка то как блистательный аристократ, превративший поиски жениха для своей дочери Агаристы в настоящий «турнир доблести», то как самовластный и довольно жестокий владыка, не слишком считающийся со своими подданными. Да что там с подданными! Клисфен Сикионский считал себя правомочным вершить свою волю даже над мифологическими героями. В его деятельности особенно ярко прослеживается манипуляция религиозными ценностями в политических целях. Вот что говорит об этом Геродот:

«…Клисфен во время войны с Аргосом запретил рапсодам устраивать состязания в Сикионе потому именно, что в эпических песнях Гомера почти всюду воспеваются Аргос и аргосцы. Затем тиран хотел изгнать из страны героя Адраста, сына Талая, храм которого стоял и поныне стоит на самой рыночной площади, за то, что тот был аргосцем. Клисфен прибыл в Дельфы вопросить оракул, изгнать ли ему Адраста. Пифия же изрекла ему в ответ: Адраст — царь Сикиона, а он, Клисфен, — только жестокий тиран. По возвращении домой, так как бог не позволил тирану уничтожить почитание Адраста, Клисфен стал придумывать средства, как бы заставить Адраста добровольно уйти из Сикиона. Когда он решил, что средство найдено, то послал в Беотийские Фивы и велел сказать, что желает призвать в Сикион героя Меланиппа, сына Астака. Фиванцы согласились, а Клисфен призвал Меланиппа в Сикион, посвятил ему священный участок у самого пританея и воздвиг храм в самом неприступном месте города. Призвал же Клисфен Меланиппа (это тоже нужно добавить) потому, что тот был заклятым врагом Адраста… После посвящения храма Клисфен отнял у Адраста жертвоприношения и празднества и отдал их Меланиппу» (V. 67).

Замечательный, уникальный рассказ, прекрасно рисующий черты сознания архаических греков! Из него может сложиться полное впечатление, что Клисфен борется с живым человеком и призывает против него на помощь другого человека. А между тем Адраст и Меланипп если когда-нибудь и жили, то за много веков до Клисфена. Но, как видим, ни тиран, ни его современники не сомневались в реальном влиянии на события этих древних героев и в возможности борьбы с ним.

В этом экскурсе Геродот показывает знание топографии Сикиона. Он упоминает пританей — здание, где размещались власти в греческих полисах, — а также рыночную площадь, то есть агору. Говоря о последней, историк специально отмечает, что храм Адраста стоит на ней еще и в его время. Стало быть, храм этот он видел собственными глазами.

Совсем неподалеку к востоку от Сикиона, на перешейке Истм, находился Коринф, лежавший, как мы знаем, на исключительно удобном месте, где пересекались сухопутные и морские пути. Если какой-то город мог быть назван «географическим средоточием» Балканской Греции, то это именно Коринф. Не случайно, если требовалось созвать панэллинский конгресс с участием послов из различных государств Греции, то заседал он чаще всего именно на Истме.

Мы уже высказывали предположение, что впервые Геродот мог побывать в Коринфе еще в юности, направляясь в Дельфы. Во всяком случае, впоследствии «Отец истории» навещал Коринф неоднократно, ведь его практически невозможно было миновать, если путь лежал на Пелопоннес или из Пелопоннеса.

В одном месте геродотовского труда, например, упоминается, что после Саламинского морского сражения победившие эллины решили сделать богам подобающее приношение — несколько захваченных в бою финикийских триер. «Одну послали на Истм, где ее можно видеть еще и поныне», — замечает автор (VIII. 121). Значит, он сам ее видел. На Истме, близ Коринфа, находилось крупное святилище Посейдона, Несомненно, именно ему был посвящен вражеский корабль — в благодарность за то, что бог морей помог грекам одержать верх.