Книга Пока ненависть не разлучила нас - Тьерри Коэн

Я увидел Гислен, как только она вошла в зал, и не мог оторвать глаз от чудесного видения. Мишель заметил, что я перестал его слушать, и посмотрел туда, куда смотрел я.

— Перестань на нее пялиться, она примет тебя за психопата.

— Ты ее знаешь?

— Нет. Но, по-моему, она не еврейка.

— Почему?

— Если тебе удастся отвести от нее глаза и посмотреть вокруг, ты поймешь, что еврейки в основном брюнетки и глаза у них черные.

— А ты, Мишель? Ты шатен с голубыми глазами.

— Да, и меня принимают за ашкеназа.

— Ты хочешь сказать, что так тебе вежливо намекают, что ты гой?

— Она еврейка, — отрезал Натан.

Мы удивленно повернулись к нему.

— Откуда ты знаешь?

— Она сестра одной моей хорошей знакомой.

— Ну и дела! Ты знаком с ней и молчишь!

— Ты спросил Мишеля, а не меня.

— Ну так познакомь нас.

Натан помахал, приветствуя девушку, она заметила его и улыбнулась. Что за улыбка! Незнакомка была похожа на Джейн Фонду, культовую актрису, которую я обожал. Я подошел, Натан меня познакомил, они принялись болтать, а я не мог отвести от нее глаз. Думаю, она привыкла к восхищенным взглядам, но сумела прочитать в моем нечто иное, не только гимн своей красоте. Уверен, она все поняла. Во всяком случае для меня не было сомнений: я полюбил ее и буду любить до конца своих дней. Да, я точно знал, что у нас будет долгая и прекрасная история любви. Речь шла не о мгновенной влюбленности, не о нелепых фантазиях голодающего мозга.

Еврейские мистики учат, что души любящих родились из одной божественной искры. Разлучившись, они помнят друг о друге и не перестают друг друга искать. И вот я встретил родную душу. И был потрясен.

У меня никогда еще не было девушки еврейки. «За первой, которую увижу, буду ухаживать», — сказал я себе сегодня, бросив судьбе вызов. И вот она стоит передо мной, и она растрогана, читая в моем взгляде старинную историю — историю о том, как мы уже встречались у подножия горы Синай. Все души еврейского народа стеклись туда, чтобы услышать слово Божие. Мы войдем вместе в книгу нашего народа. Как это прекрасно! Но мы робеем перед великой ответственностью быть наследниками наших предков, их мыслей, законов, страхов и надежд. Перед ответственностью смиренно вписать в эту книгу свою главу.

Мы понимали друг друга с полуслова. Мы знали, какую хотим прожить жизнь, и эта жизнь не казалась нам невозможной. У нас будут дети, трое или четверо, дом, сад, любимая работа. Классическая и такая пленительная мечта. Гислен первой я признался, что хотел бы стать писателем, но пока не чувствую себя готовым. Она тепло откликнулась на мое доверие и нашла место моему пожеланию в нашем будущем. Ее мягкость, предусмотрительность, готовность идти по жизни со мной рядом завораживали меня. Каждый из нас хотел отдать все, чтобы воплотились мечты другого. Мы были парой.

Я всегда посмеивался над еврейскими свадьбами, невероятными празднествами с невероятными нарядами, смешными шляпами и двумя или тремя сотнями гостей. Не говорю уж о «ритуале хны»[67], причудливом наследии родного Марокко. Этот ритуал совершали под восточную музыку за несколько дней до свадьбы. Свою свадьбу я решил праздновать скромно, только в кругу близких. Но родители воспротивились, они упрекали меня в эгоизме. Они ждали этого дня, чтобы ответить любезностью на любезность многочисленным друзьям, которые всегда звали их на свадьбы.

Так что в день собственной свадьбы я перецеловал три сотни знакомых, мало знакомых и совершенно незнакомых мне людей. А за несколько дней до того я был вымазан хной под арабскую музыку и потом облачен в гандуру и тарбуш[68]. Традиции оказались прочнее всего. Моя невеста отнеслась ко всему очень кротко, сказав, что почтение к родителям — главное, чему учит нас Тора, и я не должен обижать папу и маму, а все остальное не имеет никакого значения.

Я не пригласил на свадьбу Мунира. Почему? Сам не знаю. Может быть, потому что он уже не принадлежал нашему миру. После разговора в кафе «Де ля Пост» мы не виделись и ничего друг о друге не знали.

Конечно, порой мне его не хватало, но я хотел двигаться вперед, строить свою жизнь и доверял только тем ветрам, которые несли бы меня в сторону моей мечты. Ностальгия казалась мне лишним грузом, и мне не хотелось тащить с собой громоздкие, тяжелые воспоминания, я хотел их облегчить, оставить зарисовки. Мунир был частью моего прошлого.

В юности нам кажется, что счастье затаилось в череде грядущих лет. Ближе к старости грядущие годы сулят нам только неосуществимость замыслов и иллюзорность мечтаний, и вот тогда мы понимаем, что смысл нашей жизни угнездился в прошлом, что искать его надо, погружаясь в воспоминания, что в них наше счастье.

Но тогда я тянулся к горизонту, доверившись манку времени.

Гислен, гораздо строже, чем я, соблюдала все обряды — праздничные дни, субботу и ела только кошерное. Она ничего мне не навязывала, но с течением времени я стал жить в умиротворяющем покое вселенной, наполненной верой в Бога и доверием к будущему.

По мере сил я не нарушал этого покоя, хотя мне часто приходилось работать по субботам. Я устроился в рекламное агентство и подчинялся неписаному закону — гореть на службе. Тебя ценили, если ты задерживался допоздна в будние дни и потел в уик-энды, хотя энергичной работы в положенные часы вполне хватало, чтобы выполнять обязанности. И все-таки мне довольно часто приходилось оставлять Гислен в субботу одну и отправляться в агентство. Но когда у меня появлялась возможность — во время отпуска, например, — я свято соблюдал заповедь седьмого дня. Тора предлагает два пути: «делай, и ты поймешь» и «пойми, и ты будешь делать». Я следовал первому. И в конце концов мне открылся истинный смысл данного нам дня отдыха. Принуждения (не пользоваться никакими электроприборами, телефоном, машиной, не прикасаться к огню и так далее) имели одну-единственную цель — освободить себя от подчинения обществу и дать понять самому себе, что такое быть свободным. Пообщаться с самим собой, вникнуть в себя, в свои связи с миром, подумать, кто ты есть и каким хочешь себя видеть.

Поэтому, переходя работать в другую фирму на должность ответственного по связям, я попросил дать мне возможность не работать по субботам и в дни иудейских праздников. Начальник, молодой еще человек, согласился с энтузиазмом:

— Никаких проблем. Ваша просьба свидетельствует, что вы человек твердых убеждений. Я сам воцерковленный католик и могу только приветствовать ваш религиозный выбор.

А вот можно ли быть французом и верующим иудеем?

Мунир

Всплеск ужаса и радость, отвращение и восторг, депрессия и надежда — взрыв в синаноге на улице Коперника и победа на выборах Франсуа Миттерана — вот крайние точки, вот наша гамма чувств, которыми мы жили в восьмидесятые.