Книга Космонавт №34. От лучины до пришельцев - Георгий Гречко

Одна американская фирма взялась создать для устранения неисправностей именно на «Hubble» и именно в этот раз узкоспециализированного робота. Но проработав вопрос, отказалась от попытки. Астронавты превосходят все мыслимые и немыслимые, даже универсальные роботы.

У нас такой случай произошел с ультрафиолетовым орбитальным солнечным телескопом (ОСТ) «на Салюте-4». Я ввел телескоп в строй с помощью фонендоскопа, медицинского прибора, предназначенного для прослушивания дыхания человека. Уверен, что никакой робот до этого не додумался бы!

Итак, возвращаемся к главному вопросу. Что важнее, что нужнее: пилотируемые или беспилотные полеты. Правильного ответа на этот «простой» вопрос вообще не существует, т. к. сам вопрос поставлен неправильно. На самом деле, главный вопрос: какое оптимальное соотношение пилотируемых и беспилотных исследований?

На примере «Hubble» мы видели решение этого вопроса: автономный специализированный аппарат, приспособленный еще на этапе проектирования к обслуживанию (ремонту, модернизации) астронавтами.

Обслуживание «Hubble» начиналось на Земле. Здесь изготавливались новые блоки взамен вышедших из строя. Здесь же производилась новейшая аппаратура вместо еще работающей, но устаревшей.

Возможен и другой тип обслуживания, предложенный К. П. Феоктистовым.

Это – орбитальное «облако» космических аппаратов. В центре станция-матка с космонавтами на борту, а на близких соседних орбитах автоматические специализированные беспилотные аппараты. По мере необходимости они подзываются, пристыковываются к «матке», где космонавты их обслуживают.

Например, проект технологического автоматического корабля-лаборатории «ОКА-Т». Плавильные печи «заряжаются» исходными материалами под контролем экипажа. Затем «ОКА-Т» отделяется, и сплавы получаются в «чистой» невесомости. После завершения экспериментов космонавты забирают уникальные «неземные» сплавы и отправляют их в специальных капсулах на Землю.

Когда мы проводили аналогичные эксперименты непосредственно на борту орбитальной станции, то передвижение космонавтов и особенно физические упражнения нарушали однородность сплавов.

Таким образом, человек на борту космической станции необходим прежде всего для обслуживания автоматически работающих приборов, а не для штатной непрерывной работы с ними. Иначе КПД научной деятельности не превосходит КПД старого паровоза (3–5 %), т. к. много времени космонавта уходит на сон, питание, физ. упражнения и туалет.

Но главное даже не в этом. В настоящее время в околоземном пространстве летает несколько тысяч единиц космического мусора. И это количество все время увеличивается. Однажды стекло иллюминатора на «Салюте» было повреждено крупинкой размером с булавочную головку. А если бы это была какая-нибудь гайка? Тем более гаечный ключ! Вы бы не читали этих строк.

Мы даже в принципе не знаем, как убрать весь этот мусор. Ловить сетью, уничтожать лазером, сбрасывать для сгорания в атмосфере, отправлять подальше в космос? Какой бы способ мы ни выбрали, как бы строго настрого ни запретили впредь сорить в космосе, все равно, еще годы непрерывно пилотируемые полеты будут опасны. Мы не можем обеспечить космический корабль или орбитальную станцию пассивной или активной защитой, как у танка. И рано или поздно, по теории вероятности, может случиться самое худшее.

Значит, остается только одно: сократить численность экипажа и время пребывания в космосе одновременно.

Для этого, как правило, не нужно устанавливать в орбитальную станцию аппаратуру, которая не работает без участия космонавтов. Человек должен летать в Космос для целенаправленного обслуживания и замены автоматической аппаратуры и не должен ей мешать, пока она исправна.

На Марс? На Марс!

В детстве, начитавшись фантастики и научно-популярной литературы, я мечтал… Мечтал полететь на Марс или на Венеру, найти Аэлиту, устраивать революции и бороться со злыми инопланетянами. Потом это ушло в область сказки. Взамен пришло знание, что на Марсе появляются полярные шапки, которые есть и на Земле. Существуют знаменитые каналы, оказавшиеся руслами рек. Все это признаки воды. А там, где вода, может быть и жизнь. Так или иначе, но идея марсианского полета никогда не выходила из головы.

В 2004 году при американском президенте Буше-младшем многие сенаторы и конгрессмены США посчитали, что надо заканчивать эксплуатацию МКС и в корне менять американскую космическую программу.

Узнав об этом, я вспомнил 1978 год, когда мы с Юрой Романенко вернулись из полета на «Салют-6». Мы превзошли американский рекорд по продолжительности полета. Руководители во главе с генеральным конструктором В. П. Глушко гордились этой победой и ждали наград. Они зашли нас поздравить, когда врачи еще не разрешали нам вставать с постели. Поздравили и спросили мое мнение о нашей экспедиции.

За время длительного полета у меня сложилось твердое убеждение, что постоянно пилотируемая станция малоэффективна. Я понимал, что от меня ждали совсем другого мнения. Но, как космонавт-испытатель, я не имел права и не смог соврать. Я сказал, что пилотируемая станция – это тупиковый путь. Как рассвирепел конструктор Глушко, надо было видеть: «Вы считаете не так, как все прогрессивное человечество!». Хлопнул дверью и ушел.

И вот только через 26 лет решился наш спор с Глушко. Предлагалось именно прогрессивное решение заканчивать эксплуатацию постоянно пилотируемой МКС. И еще более прогрессивное, поставить ближайшими целями полеты на астероиды, Марс и на Луну. В результате NASA приняла космическую программу «Constelation» (Созвездие).

Это была не только прогрессивная, но и умная экономная программа. В ее основе предусматривалось максимальное использование уже имеющихся блоков челноков «Shuttle». Челноки разбирались на блоки, и из этих блоков собирались уже новые космические средства достижения Марса. Таким образом минимизировалось количество новых блоков, уменьшалась стоимость программы и время ее осуществления.

Я, ракетостроитель с 1954 года и космонавт с 1967 г., мечтал о такой российской программе. Поэтому я ощутил одновременно и большую радость, и глубокое разочарование. Радость, что дожил до такой космической программы, и разочарование, что она не наша российская.

Тем более что первым на дорогу к Марсу вступил наш С. П. Королев. По его инициативе был создан «Институт медико-биологических проблем». Здесь разрабатывали методы сохранения здоровья и работоспособности космонавта в длительных (сравнимых с продолжительностью марсианской экспедиции) полетах. И если после 18-суточного полета в 1970 году Андриан Николаев и Виталий Севастьянов с трудом устояли на ногах в течение 5 минут, то Валерий Поляков после 438 суточного полета в 1994–1995 гг. чувствовал себя намного лучше.

Этим полетом В. Поляков доказал, что в длительный марсианской экспедиции искусственная сила тяжести не нужна. В противном случае такой необходимости корабль был бы неприемлемо тяжелым, сложным, плохо приспособленным для человека на борту.

Многие космонавты пришли в космос через любовь к фантастической литературе. А Королев любил «фантастику в чертежах».