Книга Коко Шанель - Анри Гидель

Отсюда возникает мысль, что ей на выручку пришла мощная протекция. По мнению некоторых, получить свободу через два-три часа в условиях, которых мы не можем себе даже представить, реально было только при вмешательстве герцога Вестминстерского или Уинстона Черчилля. А возможно, и обоих сразу. Вполне вероятно, что и Черчилль, и герцог поочередно нажимали кнопки, чтобы вызволить общую подругу из неприятного положения. Но эта гипотеза предполагает, что Габриель смогла связаться с тем или другим с невероятной быстротой. И это при том, что она попала в лапы молодчиков, в глазах которых была не кем иным, как коллаборационисткой, заслуживающей позорного столба. И, разумеется, фигурируя (в чем нет оснований сомневаться) в неких секретных списках французских спецслужб, не могла иметь какого-либо документа или тайного номера телефона, способного выручить ее. Как нам представляется, лишь атмосфера смуты и неясности, в которой происходила эта заварушка, объясняет то обстоятельство, что Габриель, в отличие от Саша Гитри, выпуталась из нее удивительно быстро и отделалась малой кровью.

Приведем для сравнения еще одну судьбу: Леони Батиат, она же Арлетти, провела полтора года под подпиской о невыезде в департаменте Сена и Марна за то, что влюбилась в офицера из немецкой авиации, красавца Ганса Зерринга. Кстати, благодаря этой связи она вместе с Саша Гитри добилась во время оккупации освобождения Тристана Бернара. Ну и кто с этим посчитался?..

В течение сентября месяца Габриель, преданная дружбе и исполненная мужества в подобных ситуациях, прятала у себя в квартире на рю Камбон Сержа Лифаря. Танцовщик, как и многие имевшие связи с немцами, получал угрозы. Его обвиняли в том, что, будучи главным балетмейстером парижской «Гранд-опера», имел слишком многочисленные контакты с немецкими коллегами из хореографической среды, приезжавшими давать представление в Париже. Кончилось тем, что он сдался «комитету по чистке танца» (был и такой!), где пытался разъяснить, что, находясь при исполнении служебных обязанностей, не мог вести себя иначе. Да, он видел Геринга, видел доктора Геббельса… Ну и что? Мог ли он запираться в своей конторе, когда обязан был быть на приеме? Он избежал тюрьмы, но был смешен с должности и на год лишен возможности заниматься своим ремеслом…

* * *

Как только появилась возможность, Габриель, съездив сперва в Швейцарию (где у нее размещались основные средства) и взяв некоторую сумму денег, отправилась в Лондон. Там она навестила своих друзей, с которыми ее разлучила война, и не в последнюю очередь герцога Вестминстерского. Нетрудно догадаться, что у них было немало тем для разговоров, среди которых – провал ее прожекта достижения мира путем переговоров. Теперь у друзей было сколько угодно времени для обсуждения этой истории.

11

ОТСТУПЛЕНИЕ ИЛИ ИЗГНАНИЕ?

Осень 1944 года оказалась невеселой для Габриель. Столкнувшись со всеобщей людской неприязнью, она кусала себе губы. С нею больше никто не хотел разговаривать ни о Сопротивлении, ни о «комитетах по чистке», которые хватали без разбору виноватых и правых, ни даже о генерале де Голле, который, конечно же, никогда не допустил бы появления всех этих проходимцев…

Шпатцу удалось покинуть Париж, но Габриель не имела никаких известий о нем. Она снова одинока в по-прежнему угрюмой столице, в стране, жители которой не то что не примирились, но тратили бездну времени на сведение счетов между собою, достав из закоулков памяти самые застарелые обиды. Магистратские «комитеты по чистке» – ведь нужно же им было отличиться! – с еще большей жестокостью карали невиновных, каковыми по большому счету были все, кроме одного человека, принесшего клятву на верность маршалу Петену… Множились самосуды и убийства. Между тем война и не думала кончаться, а молниеносное наступление фон Рунштедта в Арденнах в ноябре 1944 года едва не переломило ситуацию в пользу немцев.

Стареющая – ей вот-вот исполнится 62 года! – разлученная с любимым делом и стоящая на грани депрессии, Габриель отправилась на несколько лет лелеять свою тоску в Швейцарию. Более всего по душе ей приходились Лозанна и берега озера Леман. Неясная тяга к бродяжнической жизни побуждала ее часто менять отели – чаще всего ее приютом становился «Бо-Риваж», но также и «Палас-Бо-Сит», «Централь-Бельвю», «Руаяль» и «Савой». Габриель наезжала и в Женеву, где находился распоряжавшийся ее капиталом банк Феррье-Люллена; впоследствии она перевела средства в Цюрих. Зимою она проводила по нескольку недель то в Ангадене, то в Сен-Морице.

Переступая порог своего любимого отеля «Бо-Риваж», Габриель оказывалась в космополитичном мире престарелых миллиардеров, которые зимой уезжали из Швейцарии погреть свои ревматизмы на солнышке в Монте-Карло. Пристанищем им чаще всего служил «Отель де Пари» – тот самый, где много лет назад Коко останавливалась с великим князем Дмитрием. В этом же отеле она жила и в ту пору, когда впервые встретила Вендора.

В Уши при взгляде на безмятежность вод озера Леман, охваченного кольцом гор в неизменных облачных шапках, Габриель наполнялась чувством защищенности и почти что вечности. Этот самый пейзаж некогда чаровал Руссо, мадам де Сталь, лорда Байрона…

Такими же вечными казались ей клиенты «Бо-Риважа» – пожилые дамы в темных платьях, рассеянно массировавшие морщинистые шеи, едва прикрытые муаровой лентой, или мосье – призраки минувшего, которым трясущаяся в их руках трость едва помогала при ходьбе.

Появления Коко в ресторане отеля, конечно же, не могли оставаться незамеченными в среде подобных постояльцев. Белый твидовый костюм, черная блузка, поверх которой блестели три ряда жемчужин, и соломенное канотье вызывали трепет в публике, в которой фигурировали иные из ее старых клиенток. При виде Коко по залу прокатывался шепот и бормотание, лица людей светлели. Вспоминалось прошлое – предвоенные годы, Лоншан, Довиль, Биарриц. Годы под знаком Шанель… Да, золотое было время!..

Один из лучших друзей Габриель, Мишель Деон, вспоминает, как он однажды приехал в «Бо-Риваж» в компании Коко на своей спортивной машине. Помирая со скуки в своем черном «Кадиллаке», в котором ехала также и ее домашняя прислуга, она покинула импозантное авто, чтобы сесть с ним рядом; на голове у нее была розовая газовая вуаль, какую носили автомобилистки бель-эпок. «Сзади следовал „Кадиллак“, ведомый шофером в ливрее; в нем, на сиденье из серого плюша, ехали две горничные Габриель; одна из них держала в изъеденных моющими средствами руках (…) шкатулку с драгоценностями хозяйки, словно ехала к обитателям „Бо-Риважа“ с неким священным талисманом»,[62] – пишет он в воспоминаниях.

* * *

Уединившейся в Швейцарии Габриель не хотелось бросать на произвол судьбы своего племянника Андре Паласса, состояние здоровья которого по-прежнему оставляло желать лучшего. Его чахотка оставалась неизлеченной, пришлось даже делать пневмоторакс. Чтобы видеться с ним как можно чаще, она сняла для него сперва дом среди виноградников Лаво, потом – квартиру в Шексбре и, наконец, красивую, спрятанную среди деревьев виллу на холмах, возвышавшихся над Лютри. Коко не ограничивалась тем, что наносила ему визиты – она не раз гостила у него. Очевидно, ей хотелось теплотою семейных уз окрасить свои одиночество и бездеятельность, которые все больше тяготили ее.