Книга Дорога на Компьен - Виктория Холт

— Вы хотите поторговаться со мной, — вздохнул посетитель. Ну, хорошо, назовите мне вашу цену. Сколько вы просите?

— Мсье, все, чего я прошу, это чтобы вы забрали эту бумагу и убирались из моего дома. Я продаю девочек, но не брань. Выполнить вашу просьбу — значит замарать мою честь.

Посетитель открыл было рот, собираясь что-то возразить мадам Гурдан, но она уже позвала слугу — негра-евнуха, вид которого не оставлял сомнений в том, что он способен вышвырнуть посетителя, как котенка.

— Покажи-ка этому мсье, где у нас выход, — сказала мадам Гурдан слуге.

Оставшись одна, она плюхнулась в кресло и вся затряслась от хохота. Жанна, эта малышка Жанна! Подумать только, скоро она станет самой важной дамой во Франции!

* * *

Шуазелю и его сестре пришлось обходиться без помощи мадам Гурдан. Шуазель, однако, не унывал и заверял герцогиню де Грамон, что они и так справятся со своей задачей, хотя и признавал, что подпись этой женщины могла бы сослужить им очень хорошую службу.

Теперь они решили, что достаточно лишь распустить слухи, что Жанна дю Барри в свое время жила в «доме Гурдан», прежде чем появилась при дворе. Те, кому захочется поверить, что это правда, поверят.

— Это совсем нетрудно — порочить тех, кому везет, — говорил сестре Шуазель, - потому что многие им завидуют, а завистники рады поверить даже самой откровенной клевете. У нашей маленькой дю Барри множество врагов, даже среди тех, кто ее и в глаза не видел.

Шуазель не терял времени даром. По его наущению повсюду упорно распространялись слухи, преследующие цель очернить Жанну. Рассказывали всякие небылицы о ней, не брезговали никакой клеветой.

На улицах и в кабачках не только перемывали косточки Жанны, а еще и горланили веселенькие куплеты «а-ля Бурбоночка».

Самой популярной вскоре стала вот эта песенка:

Ах, диво, что за диво,

Неведомо чья дочь,

Неведомо чья дочь.

Ах, диво, что за диво!

Для короля услада,

Что грешнику и надо.

Ах, как она мила,

Какие у ней чары,

Какие у ней чары!

Ах, как она мила!

И грешника уж старого

Совсем с ума свела.

В каком хорошем доме

Прошла она науку,

Прошла она науку

В каком хорошем доме.

Гурданы и Бриссоны

Тут приложили руку.

Не позы, а картины,

Куда там Аретино,

Куда там Аретино,

Не позы, а картины!

Король наш старичок

От страсти занемог.

Он, от любви сгорая,

Лепечет: дорогая,

Лепечет: дорогая,

Достойна ты короны,

Достойна ты короны,

И вместе с нею трона.

Такие песенки звучали даже под самыми окнами дворца. Король слышал, как нахально распевают их там, и мадам дю Барри тоже слышала.

Король наблюдал за ней. Чуть склонив голову набок, она вслушивалась в дерзкие слова, словно боясь упустить хотя бы одно из них, и как будто старалась запомнить залихватский мотивчик.

Он ждал от нее вспышки гнева, а она лишь смеялась, а потом начала отбивать ритм, и Луи застыл от изумления, когда Жанна сама запела «а-ля Бурбоночку».

— Вы необыкновенная женщина, — сказал он ей.

— Чем же это? — спросила она. — Петь эту песню!..

— Хороший мотив, — беспечно улыбнулась Жанна. — «Ах, диво, что за диво, неведомо чья дочь... — пропела она. — Это ведь правда, по крайней мере, что я «неведомо чья дочь».

— Я скажу вам, кто вы,— сказал взволнованный Луи. — Вы добрейшая женщина в мире. Мадам де Помпадур непременно узнала бы, кто сочинил эти куплеты, и настояла бы на его заточении в Бастилию!

— Ах, она была знатной дамой. А я всего лишь «неведомо чья дочь», — засмеялась Жанна.

* * *

Нечасто возникали при дворе такие столкновения, как те, что были связаны с церемонией представления мадам дю Барри, ибо вопреки желанию короля, чтобы представление состоялось, церемонию то и дело приходилось откладывать. Происходило это из-за происков весьма влиятельной партии. Возглавляли эту партию, разумеется, Шуазель и его сестра. Дофин, пятнадцатилетний мальчик, под сильным влиянием своей тетки Аделаиды при каждом удобном случае выказывал свое презрение к мадам дю Барри. Несмотря на молодость дофина, с ним нельзя было не считаться. Ведь Луи шестьдесят, а этому мальчику предстояло после смерти деда стать королем.

Принцесса Аделаида играла при дворе весьма незначительную роль и тем не менее она была дочь короля.

Итак, как Луи ни стремился к тому, чтобы церемония представления мадам дю Барри состоялась, дело это оказалось не таким уж простым. Все время возникали какие-то препятствия.

Всякая другая женщина на месте невозмутимой Жанны решила бы, что ей не суждено занять место мадам де Помпадур, но Жанна просто отметала прочь все затруднения; встречавшиеся на ее пути, и, не обращая особого внимания ни на какие интриги, брала уроки хорошего тона у Вестриса, самого знаменитого учителя танцев во всей Франции, и продолжала вызывать у короля восхищение собою.

Ришелье открыто выказывал себя ревностным сторонником Жанны дю Барри и лично заказывал для нее наряды. Мариньи, брат мадам де Помпадур, также доказал, что он на стороне Жанны, распорядившись, чтобы дворцы Беллевью, Марли и Шуази заново обставили, украсили и подготовили к приему новой фаворитки короля.

Все это, конечно, было неплохо, но пока не нашли поручительницу, представление Жанны не могло состояться. И, несмотря на то, что король предпринимал немалые усилия, чтобы преодолеть эту проблему, ни одна придворная дама не решалась взять на себя столь большую ответственность.

Свои услуги предложила баронесса Монморанси, но запросила за это фантастическую сумму в качестве вознаграждения. Луи отказался от предложения баронессы Монморанси. Согласиться выплатить баронессе названную ею сумму значило бы оскорбить мадам дю Барри.

Следующей была графиня де Беарн. Ее запросы были гораздо скромнее, и дело казалось улаженным. Но когда о решении графини стало известно всему двору, она подверглась суровому осуждению со стороны партии Шуазеля. Дофин и принцесса Аделаида и, конечно же, Виктория и Софи столь открыто выражали свое презрение к ней, что в последний момент графиня де Беарн спасовала и притворилась, что повредила лодыжку. Пришлось опять отложить церемонию. После этого рискнула взять на себя роль поручительницы мадам д'Алоньи. Это страшно раздосадовало принцессу Аделаиду. Мадам д'Алоньи видела, какое возмущение вызвало поведение графини де Беарн, однако дерзко вызвалась сделать то, от чего графиню удержал здравый смысл.