Книга Русский Галантный век в лицах и сюжетах. Kнига первая - Лев Бердников

Известие о восшествии на престол Елизаветы застало Платона в селе Карлинском, родовом имении его супруги Марфы Черкасской. Но, памятуя о прежних размолвках со своей порфирородной любовницей, милостей от нее он не ждал. И не дождался. Лишь 25 июня 1742 года последовал монарший указ о прощении всех “конфидентов” Артемия Волынского, в том числе и Мусина-Пушкина, однако с предписанием: к делам его не определять и из деревни ему не выезжать. Не вернула императрица и конфискованные у него имения и земельные угодья. Когда супруга Платона Марфа обратилась с прошением об этом к канцлеру Алексею Бестужеву-Рюмину, тот посоветовал “сделать записку лучшим деревням”, а сам (не иначе как в награду за хлопоты!) вместо покровительства убедил Елизавету пожаловать сии имения ему, канцлеру. Забегая вперед, скажем, что только императрица Екатерина II восстановит потом справедливость и возвратит все сполна уже потомкам Мусина-Пушкина.

В сельской тиши и закончил свои дни этот бывший сердечный избранник любвеобильной государыни, проявившей к нему теперь равнодушие и неприязнь. В последние годы он стал истым богомольцем, выстроил в Карлинском большую каменную церковь, где долгие часы стоял перед аналоем, обретая силу и радость в молитвах. Еще одна отрада его жизни – Платон Иванович был чадолюбивым отцом. У него было много детей: дочь от первого брака, а от второго – три сына и шесть дочерей.

Знаток альковных тайн русского Двора, князь Петр Долгоруков утверждал, что у Мусина-Пушкина был еще один сын, причем от его временной связи с Елизаветой, “окрещенный под именем Алексея Федорова и воспитанный возле отца, в деревне под Симбирском, как мнимый купеческий сын. Став взрослым, он поселился в Перми и посватался там к Федосье Михайловне Турчаниновой, дочери местного землевладельца. Отец [невесты] поднял страшный шум; но пермский воевода, у которого были особые инструкции, побеседовал с ним с глазу на глаз, свадьба была назначена, и родители невесты выглядели очень счастливыми. Через несколько недель после этого из Петербурга прибыл указ, по которому Алексею Федорову предписывалось принять имя Турчанинова, ему жаловалось дворянство и передавались в дар заводы и обширные земли, населенные десятью тысячами крепостных душ”.

Хотя дата рождения и происхождение Алексея Федоровича Турчанинова достоверно не установлены, думается, что князь Долгоруков здесь неточен. Ведь известно, что в 1737 году, в возрасте около двадцати лет, Алексей Федоров женился, а это полностью исключает его сыновнюю принадлежность к Елизавете (которая в момент его появления на свет была маленькой девочкой). Да и проживать вместе с “отцом” в Симбирской губернии он никак не мог, поскольку Мусин-Пушкин обосновался там лишь в 1740 году. Супругой Алексея Федоровича была дочь видного уральского промышленника Михаила Филипповича Турчанинова, у которого он ранее служил приказчиком. После венчания Алексей действительно принял фамилию тестя и стал продолжателем его дела. Однако о каких-либо неожиданных монарших благодеяниях, оказанных этому новоиспеченному Турчанинову, говорить не приходится. Только в 1752 году Елизавета жалует его чином титулярного советника. Позднее близкий к императрице генерал-аншеф Петр Шувалов назначает Турчанинова своим поверенным на Гороблагодатских заводах, а в 1759 году он получает в частное владение ещё три завода.

Но все это будет уже на излете елизаветинского царствования, и, понятно, никак не связано с каким-то мнимым особым статусом Алексея. Так что нить, связующая Елизавету и Платона Ивановича, была порвана еще тогда, в лихолетье Анны Иоанновны, порвана разом – полностью и окончательно!

Граф Мусин-Пушкин был обойден наградой за свою любовь к самодержице. Но, человек независимый и гордый, он и не чаял получить ее и благодарил судьбу за то, что ни у кого ничего не просил и никому не был должен.

“Счастье во сне пришло”. Никита Бекетов

Историки отмечают забавный театральный эпизод периода царствования императрицы Елизаветы Петровны. Эта государыня, как известно, покровительствовала русским актерам. Среди них были и кадеты Сухопутного Шляхетного кадетского корпуса. Императрица непременно посещала все их спектакли. Однажды во время представления трагедии Александра Сумарокова “Синав и Трувор” (1751) произошел конфуз: пригожий молодой кадет Никита Бекетов (1729–1794), игравший Синава, вдруг смутился, забыл свою роль и, по-видимому, под влиянием эмоционального стресса и непомерной усталости прямо на сцене заснул глубоким сном. Казимир Валишеский рассказывает далее: “Занавес стал опускаться, но по знаку императрицы его снова подняли, музыканты заиграли под сурдинку томную мелодию, а Елизавета с улыбкой, с блестящими и влажными глазами любовалась заснувшим актером”. Бекетов заснул кадетом, а проснулся сержантом и фаворитом императрицы-вакханки. “Счастье во сне пришло”, – говорили о нем.

Обратимся к родословной нашего героя и первым милостям Фортуны, поначалу так благоволившей к нему. Фамилия Бекетов происхождения тюркского (“бекет” – воспитатель ханского сына). В Московии дворяне Бекетовы известны уже с XVI века. В письменных источниках XVII века упоминается Петр Иванович Бекетов (1610–1656), боярский сын, стрелецкий сотник, землепроходец, воевода, голова в Енисейске и строитель Якутского острога (1653). Известно, что наш Никита приходился ему внучатым племянником. Отец же Никиты Бекетова, Афанасий, служил воеводой в Симбирске и вышел в отставку при Екатерине II. (Надо сказать, что воеводство рассматривалось в то время как возможность обогатиться – “покормиться”, как говорили тогда).

Литератор Михаил Дмитриев приводит любопытный диалог Бекетова – отца и государыни: “Она его спросила: “А много ли ты, Афанасий Алексеевич, нажил на воеводстве?” – “Да что, матушка Ваше Величество! Нажил дочери приданое хорошее: и парчовые платья, и шубы; все как следует”. – “Только и нажил?” – “Только, матушка! И то, слава Богу!” – “Ну, добрый ты человек, Афанасий Алексеевич! Спасибо тебе”. По словам того же Дмитриева, это приданное стоило не более 2-х тысяч рублей, что, хотя и было немалой суммой по тем временам, свидетельствует о весьма скромном достатке семьи. И уж, конечно, отцовские деньги не могли покрыть расходы на модные французские костюмы, которые носил в столице его щеголь-сын.

А в Петербурге Никита Бекетов оказался, когда ему только минуло тринадцать лет. Как сын дворянина он был принят в Сухопутный Шляхетный кадетский корпус – привилегированное учебное заведение, которое по праву называли Рыцарской академией. Программа корпуса была универсальной: наряду с гуманитарными и техническими дисциплинами, кадеты обучались иностранным языкам, танцам, фехтованию и основам политеса (или “учтивствам”). Многие воспитанники корпуса писали стихи, и сам Бекетов сочинял любовные песни – занятие, свойственное молодому щеголю (Николай Новиков утверждал, что эти песни помещены в изданных в XVIII веке сборниках песен, но какие из них сложил Бекетов, не установлено). Кадеты нередко устраивали драматические представления, в которых исполняли не только мужские, но и женские роли. Как мы уже сказали, на одном из таких спектаклей и решилась судьба Бекетова.