Книга Французский дворянин - Стэнли Джон Уаймен

– И где маркиз? – добавил я, входя в комнату, чтобы укрыться от ветра, и уронив при этом свой плащ.

– Разве вы ничего не слышали, сударь? – спросил меня худой, дряхлый старик, поднося фонарь к самому моему лицу. – Боюсь, что на сей раз это уж будет конец.

– Какой конец? Конец чему? – сердито спросил я. – В чем дело? Терпеть не могу недомолвок и загадок!

– Да разве вы не слышали последней новости, сударь? Вам неизвестно еще, что герцог Меркер и маршал Рец со всей своей свитой, уехали сегодня из Блуа?

– Нет, куда же они поехали?

– Говорят, в Париж, чтобы соединиться с Лигой.

– Но должно ли это, по вашему мнению, означать, что они оставили службу короля?

– Именно так, сударь.

– Но не герцог же Меркер: ведь он зять короля и всем обязан ему!

– И все-таки ушел от него. Маркиз сам получил это известие около четырех часов или немного позже. Он немедленно собрал всех своих людей и постарался убедить их возвратиться. По крайней мере так рассказывают.

Ну, подумал я, если уж такие люди, как Меркер, у которого было полное основание стоять за короля, и Рец, которого давно подозревали в недовольстве, уходят от двора, значит, опасность действительно близка. Следовательно, король уже должен сознавать, что его трон колеблется, и должен стремиться ухватиться за любое средство, лишь бы поддержать его. При таких обстоятельствах я счел своей обязанностью поспешить к нему и, несмотря ни на что, заставить его выслушать меня, чтобы именно я, а не Брюль, Невер или Тюрен воспользовался проявлением у него первого признака чувства самосохранения. Приказав привратнику запереть дверь, я поспешил в замок и здесь окончательно утвердился в своем решении. Дворец оказался почти в таком же состоянии, как дом Рамбулье. Правда, у ворот стояли по два часовых, которые пропустили меня лишь после подробного допроса и обыска; но двор перед дворцом, который именно в этот час должен был быть освещен массой факелов и кишеть лакеями и конюхами, представлял теперь жалкую пустыню, освещенную полдюжиной слабо мерцающих огней. В самом дворце приемная была пуста и плохо освещена; на лестнице стояло несколько кучек шушукающихся слуг, проводивших меня испытующими взорами; передние были почти пусты или же заняты стражниками швейцарской гвардии в серых мундирах. Там, где я ожидал увидеть придворных, собравшихся встретить своего повелителя и принести ему изъявление верноподданнических чувств, оказались только мрачные лица, подозрительные взоры и коварно молчащие уста. На всем царил дух какой-то принужденности и чего-то зловещего. Одинокие шаги глухо отдавались по зале. В длинных коридорах, которые еще так недавно оглашались веселым смехом и звуком бросаемых костей, царило запустение, как по отъезде двора. Среди разговоров мне удалось расслышать имя Гиза: мне показалось, будто его могучая тень царила над этим местом и тяготела как проклятие.

Войдя в комнату, я увидел, что и здесь положение было немногим лучше. Ни самого короля, ни кого-нибудь из придворных дам не было. У алькова стояли только несколько мужчин, в числе которых я разглядел одного из секретарей короля, Револя, При моем появлении все присутствующие устремили на меня жадные взоры, ожидая интересных новостей; но, разглядев, кто я, отвернулись с видимой досадой. Герцог Невер, заложив руки за спину, нетерпеливо ходил взад и вперед перед окном, а Бирон и Крильон, примиренные сознанием общей опасности, громко разговаривали, стоя перед камином. Будучи еще слишком недавно при дворе, чтобы чувствовать себя без стеснения, я несколько минут стоял в нерешительности. Наконец, собравшись с духом, я смело подошел к Крильону и просил его содействия, чтобы устроить мне немедленную аудиенцию у короля.

– Аудиенцию? Так. Вы желаете видеть его наедине? – спросил Крильон, нахмурив брови и многозначительно поглядывая на Бирона.

– Да, я прошу вас именно об этом, – твердо ответил я, хотя сердце мое мучительно сжалось. – Я явился сюда по поручению маркиза Рамбулье, мне необходимо немедленно видеть его величество.

– Ладно! Это называется говорить прямо, – сказал он, ударив меня по плечу. – Вы увидите короля. Вы поступили совершенно правильно, обратившись с этим к Крильону. Револь! – продолжал он, обращаясь к секретарю и указывая на меня. – Этот господин привез письмо королю от Рамбулье. Проводите его немедленно в кабинет к его величеству и доложите о нем. Я отвечаю за него.

Секретарь только пожал плечами.

– Это невозможно, месье де Крильон, – возразил он внушительным тоном. – В настоящую минуту совершенно невозможно.

– Невозможно? – резко воскликнул Крильон. – Сейчас же проводите его к королю! А если из этого выйдет какая-либо неприятность, я всю вину принимаю на себя. Слышите?

– Но его величество…

– Ну?

– Он в настоящее время изволит молиться, – не сдавался секретарь.

– К черту его молитвы! – воскликнул Крильон так громко, что все вздрогнули, а Невер даже язвительно усмехнулся. – Слышите вы? – продолжал провансалец, и лицо его покраснело еще больше, а голос стал еще громче. – Или прикажете прочистить вам немного уши, друг мой? Отведите этого господина в кабинет короля, и если его величество будет гневаться, скажите, что вы поступили по моему приказанию. Повторяю вам: он от Рамбулье.

Не знаю, угроза или имя Рамбулье подействовали на секретаря, но он после минутного колебания согласился и, с недовольным видом сделав мне знак следовать за собой, направился к занавеске, которой была завешена дверь в кабинет короля. Пробормотав впопыхах несколько слов благодарности Крильону, я последовал за секретарем и подошел уже к самой двери, как вдруг услышал, что кто-то вошел в комнату. Не успел я обернуться и увидеть, что это был Брюль, с досадой и недоумением взглянувший на меня, как Револь, приподняв занавес, сделал мне знак войти. Я рассчитывал, что пройду прямо к королю, но очутился в крошечной комнатке, скорее даже в коридоре, закрытом с обоих концов тяжелыми занавесями. Двое стражей, принадлежавших к шайке Сорока Пяти, при моем появлении встали и устремили на меня подозрительные взоры. Самая комнатка, тускло освещенная лампой с красным стеклом, показалась мне совсем мрачной, несмотря на занавеси, бархатную скамью и тяжелую матерчатую обивку стен, которая не пропускала ни одной струи чистого воздуха: она имела какой-то зловещий вид. Но у меня не было времени производить наблюдения: Револь, быстро опередив меня, приподнял занавеску противоположной двери и, прижав плащ к губам, сделал мне знак войти.

Едва я приподнял вторую занавеску, как в нос мне ударил тяжелый, крепкий запах каких-то духов. Ступив еще шаг, я остановился частью из почтения (короли любят видеть своих подданных лишь на почтительном расстоянии), частью от овладевшего мною удивления: в комнате или, лучше сказать, в той ее части, где я очутился, была почти полная темнота. Только дальний угол был освещен бледным лучом месяца, падавшим через высокое прямоугольное окно и ложившимся на полу длинной серебристой полосой. В первую минуту мне показалось, что я здесь один, но затем увидел высокую фигуру, стоявшую у окна, опершись обеими руками на подоконник. На голове у нее была одета какая-то странная штука, оказавшаяся тюрбаном, который я уже и прежде видел на его величестве. Король был занят разговором с самим собой. Он не слышал, как я вошел, и, стоя ко мне спиной, не замечал моего присутствия. Я остановился в нерешительности, боясь и пройти вперед, и отступить. Вдруг король возвысил голос, и донесшиеся до моих ушей слова приковали мое внимание: до того необычно, странно и как-то боязливо звучали и сами слова, и тон, которыми они были произнесены.