Книга Хроника одного полка. 1915 год - Евгений Анташкевич

– Виноват, господин подполковник! Поручик Штин! – представился запыхавшийся поручик. – Надо поспеть к поезду, на всё полчаса. Извините, господа, великодушно!

– Вы от Пустовойтенко? – Адельберг оценивающе, с ног до головы оглядел поручика.

– Так точно, господин капитан!

– Получили назначение? Куда? – одновременно спросили Вяземский и Адельберг.

– Лучше не придумаешь, господа! Я занимаюсь картографией, написал кучу рапортов в войска и сейчас наконец-то получил назначение к графу Келлеру, а что может быть лучше для картографии и разведки, чем кавалерийская дивизия? Не задерживайте, прошу, господа! А то ещё вдруг передумают!

– Бегите, поручик, бегите! Только и притормаживайте! Так недолго и ноги переломать, и к уважаемому Фёдору Артуровичу не попадёте!

– Благодарю вас, господа! – козырнул поручик Штин и сломя голову ринулся вниз по лестнице.

* * *

Отец Илларион приехал в Могилёв через день после отъезда из Ставки государя.

Его принял протопресвитер отец Георгий и предложил поселиться у могилёвского архиерея архимандрита Константина. Комнату с верандой отвели в гостевом доме рядом с летней кухней.

Отец Илларион наблюдал за тем, что происходило в Ставке, как бы со стороны. Почти каждый день, но мельком он виделся с отцом Георгием, говорили урывками.

– Я, батюшка отец Илларион, нахожусь в большом смятении, – сказал отец Георгий, когда в очередной раз пришёл, и на веранде уже наставили самовар.

– Что так? – спросил отец Илларион.

– Недосуг было об этом говорить, но неладное творилось тут всё это время, особенно с великим князем!

Отец Илларион решил, что не будет переспрашивать, а будет только слушать.

– Задолго всё стало складываться, задолго, как перед грозой. А особенно после падения Варшавы и сдачи Новогеоргиевска. На глазах стал падать духом Николай Николаевич! Просто нижайше! С ним была истерика, совсем не как военный человек он себя вёл, мне даже пришлось его, с позволения сказать, поставить на место. Сдать города-то сдали, но армия не разбита и должно воевать! А тут приходит другая новость, и того хлеще – государь смещает великого князя и сам принимает должность верховного.

– А Алексеев?

– С Алексеевым просто, генерал прибыл и сразу вошёл в дела. Бедные Янушкевич с Даниловым были как приговорённые в ожидании казни, от дел их уже отставили, а что дальше, не сказали. Все пребывали в ожидании самых плохих перемен!

Отец Илларион повёл головой и подался ближе к отцу Георгию.

– Удивляетесь, батюшка?

Отец Илларион кивнул и ещё ближе подсел к отцу Георгию.

– И всё так близко сопряжено с нашей матушкой-церковью!

Отец Илларион уже много месяцев об этом думал, и его мысли были грустные.

– Сколько Саблер был обер-прокурором Святейшего Синода? Четыре года? А как всё изменилось при этом? Вспомните Антония Храповицкого, его слова, что «ради удовольствия Владимира Карловича и борова поставим во епископы»! Проходит ли такое даром?

Отец Илларион слушал и думал, и чем больше думал, тем больше в его мыслях было горечи.

– Так-то, батюшка! Для Гришки Распутина при Саблере хорошо взрыхлили почву, вот и врос в неё крепко, когда всё только ради награды. Как Саблер раздавал их? И заметьте, монахам, игуменам и игуменьям, а для них-то что самая большая награда – это оставаться незамеченными и иметь возможность молиться Господу неслышно. Как же так можно, чтобы Гришка по грамоте ниже борова, а вот же вам, сама императрица с ним совет держит, а мы-то чем хуже? Вот и оказалось, Гришка не в епископах, спаси Царица Небесная, зато стал ближе духовника царской семьи! А уж вокруг этого сколько всего развели? И кто первым поздравит государя с возложением на себя тягот главнокомандующего, и… ах… – отец Георгий досадливо махнул рукой, – что говорить! Как вы думаете, кто оказался самым первым?

Отец Илларион молчал.

– Тобольский епископ Варнава, Гришкин ставленник! Вот и считали и её величество, и Распутин, и даже царский духовник отец Александр, что лучшего, чем Владимир Карлович Саблер, на посту обер-прокурора и быть не может! Одной ниточкой повязаны!

– Так уже нет Саблера, – почти как вымаливая прощения, с искренней надеждой произнёс отец Илларион. Он взволновался, его рука так и тянулась к карману, где была трубочка-носогрейка и кисет.

– Правда ваша, отец Илларион, сменили Саблера, но уже сколько подпорок из-под церкви-матушки повышибли, а народ-то всё это пропускает через себя! В этом горе! Разве в речах крепость? В речах – соблазн, сколь в них из Святого Писания ни цитируй, а Владимир Карлович уж как был в том горазд… Одним словом – разврат! А каково сейчас Александру Дмитриевичу?

– Самарину? – почему-то переспросил отец Илларион, хотя и так было понятно, о ком идёт речь.

– Да! – ответил отец Георгий. – Ему! Представляете, как густо за это время наслоилось в авгиевых конюшнях, сколько надо повернуть рек, чтобы очистить в них, пробить новые пути, найти достойных людей, не говоря уже о том, чтобы старых наставить на путь истинный? Самарин-то всё это прекрасно понимал, и дошло до того, что он стал со мной советоваться, чтобы вообще упразднить обер-прокурорскую власть… на корню….

– А вы?

– Вот уж не время, возразил я ему. Теперь такой сумбур всюду, такие всюду трения, а вы хотите в эту пору бросить наших архиереев одних… Плохую услугу вы окажете церкви, сказал я ему. Это надо будет сделать, но только не сейчас.

Отец Илларион распрямился, поджал губы и кивнул. Отец Георгий говорил взволнованно, редко с кем в Ставке можно было разговаривать так откровенно. Он встал и потянулся к самовару, отец Илларион попытался опередить, но отец Георгий жестом остановил его:

– Что вы, батюшка, что вы! Давайте-ка я вам горяченького добавлю… Пока суд да дело, у меня образовалось часа полтора свободного времени.

Отец Георгий налил из самовара в чайник кипятку, накрыл чайник шерстяным колпачком, немного выждал и стал разливать по чашкам.

– Прекрасное это дело, – сказал он, уже успокоившись, – когда не надо спешить хотя бы час-полтора, да чашку чаю… Вы-то в Сибири небось всяких лесных заварок знаете, ягод сушёных да трав?..

Отцу Иллариону при упоминании о лесных заварках взгрустнулось.

– Да, там у нас и брусника, и морошка…

– Ну вот, а здесь только что земляника да крендельки с маком…

Они стали пить чай и молчали.

– Государь после снятия Саблера и назначения Самарина две недели тут пребывал, в Могилёве… в столицу не возвращался, – вдруг промолвил отец Георгий, не поднимая задумчивых глаз от чашки с чаем.

– Отчего? – спросил отец Илларион.

– Неловко говорить, но, как мне сказали в свите, чтобы гнев государыни пересидеть.