Книга Вельяминовы. Время бури. Книга вторая - Нелли Шульман

– Наримуне благородный человек, он не станет фашистом… – герцог, коротко, ответил: «Он самурай, Юджиния. У них совсем другие законы. Он не может не подчиниться приказу императора».

– Оставь, – Джон, аккуратно, делал сэндвичи для охранников, – Лаура ясно сказала, что ей нравится другой человек. Наверное, кто-нибудь из ее министерства… – на кухне было тепло, свинина томилась в духовке. Джон напомнил себе, что надо спуститься в погреб, выбрать вино к обеду.

Констанца, с бумагами в руках, забрела на кухню. Рассеянно оглядев готовые сэндвичи на большом, темного дерева столе, серебряный чайник рядом, девушка вспомнила слова покойного Резерфорда: «Ученые, все равно мужчины. Они требуют еды, три раза в день».

Утащив кусочек сыра, девушка, нарочито небрежно, поинтересовалась: «Джон, мужчины много едят?»

Кузен усмехнулся:

– Смотря, какие мужчины, Констанца. У вас есть столовая, в лаборатории. Понаблюдай за коллегами. Хотя нет, – он поставил тарелку на поднос, – вы за обедом распад атомного ядра обсуждаете. Не перебивай аппетит, – велел он, – папа и тетя Юджиния вернутся, сядем за стол… – он ушел в комнату охраны. Констанца успокоила себя:

– Сэндвичи и тосты я делать умею. И яйца хорошо варю. Джон меня учил. Четыре с половиной минуты. В лаборатории есть самый точный хронометр. Я не ошибусь. С голоду не умрем… – она подошла к окну. Сквер опустел, задувал ветер, зажигались газовые фонари. Констанца увидела одинокую фигуру, в темном пальто, на одной из скамеек. Девушка поежилась:

– Холодно. Сидит, не двигается… – сзади раздался голос Джона: «Я карту принес».

Они никогда не были в Италии.

В гостиной, у камина серого мрамора, под портретом Ворона, они изучали улицы Рима. Им заказали смежные номера в отеле «Плаза», на виа дель Корсо. Каждое утро посольский лимузин забирал их из гостиницы и отвозил в лабораторию Ферми, на виа Панисперна.

Джон говорил о музеях Ватикана, о вилле Боргезе, но думал о темных глазах кузины Лауры:

– Она в Риме работала. Прекрати, – рассердился юноша, – понятно, что ты ей не по душе… – он бодро добавил:

– Согласно легенде, папка леди Констанцы, до сих пор лежит в архивах Ватикана. Папка, которую предок дяди Джованни видел, которую граф Ноттингем из Англии увез. Только нам ее не покажут, – Констанца пожала острыми плечами:

– Легенда, Джон, – Констанца затянулась сигаретой:

– В Риме мимоза зацветет… – Джон увидел в обычно спокойных, цвета жженого сахара, глазах, что-то странное, необычное для кузины:

– Нежность, – подумал юноша, – ерунда, какая нежность? Констанца, кроме физических процессов, ничем не интересуется. У нее нет чувств, как у циклотрона. Чистый ум. Наверное, так легче… – Джон, подозрительно, спросил: «Ты откуда знаешь? О мимозе».

– Справилась в атласе, – удивилась кузина: «Определила климатические условия в незнакомой местности».

– Циклотрон, – уверенно сказал себе Джон. Он отправился на кухню, присмотреть за мясом.

Констанца, с чашкой чая и пепельницей, присела на подоконник.

Из писем девушки Этторе узнал, в какой гостинице они остановятся. План был простым. Констанца не намеревалась посещать с кузеном художественные музеи, искусство ее не интересовало. Дождавшись ухода Джона, она собиралась позвонить Этторе в лабораторию. Констанца предполагала, что в вестибюле «Плазы» будут болтаться посольские охранники, но существовал черный ход, такси, и поезд в Неаполь. Майорана был профессором в тамошнем университете. Они хотели сесть на паром до Палермо. Этторе родился на Сицилии. В Палермо преподавал его друг, профессор Эмилио Сегре:

– Он еврей, – читала Констанца письмо от Этторе, – и не будет оставаться в Италии. Рано или поздно Муссолини пойдет путем Гитлера, и примет похожие законы. Любой здравомыслящий итальянец, любовь моя, обязан бороться с безумием, если понадобится, с оружием в руках. Пока надо уехать из страны, чтобы не служить фашистам… – Констанца блаженно закрыла глаза:

– Скоро мы будем вместе… – они с Этторе не могли обменяться фотографиями. Майорана предупредил Констанцу, что его письма читает итальянская служба безопасности:

– Очень надеюсь, что твой шифр они не разгадали, любовь моя. Мое фото ты найдешь в каком-нибудь отчете о конференциях физиков, а о тебе рассказывал синьор Ферми… – из соображений безопасности Констанцу не снимали, но Ферми навещал Резерфорда, три года назад. Профессор видел девушку в лаборатории.

Пролистав физические журналы, в библиотеке, доктор Кроу нашла фото Этторе.

– Итальянец, – ласково подумала Констанца, – у него и волосы темные, и глаза. Он высокий, почти как Стивен… – Этторе было чуть за тридцать:

– У нас вся жизнь впереди… – Констанца смотрела на фигуру в сквере, – мы всегда будем вместе, как мадам и месье Кюри. Разделим Нобелевскую премию… – они хотели неделю провести на Сицилии. Констанца не думала исчезать без следа. Она подготовила записку для кузена. Девушка извещала, что уехала путешествовать по Италии, и вернется через две недели.

Констанца потушила сигарету:

– Иногда надо не спрашивать разрешения, а ставить эксперимент. Иначе всю жизнь можно прождать, пока косные люди зашевелятся. Научных открытий без смелости не бывает. В конце концов, дядя Джон останется доволен. Этторе великий физик, он начнет работать в Англии… – вдалеке появились огоньки фар. На площадь въезжал лимузин тети Юджинии.

В машине пахло сандалом. Леди Кроу вела автомобиль, изредка поглядывая на герцога. Джон, с закаменевшим лицом, курил сигарету.

В огромном кабинете владельца Daily Mail, стены украшали первые полосы газеты. Джон сухо сказал: «Думаю, лорд Ротермир, вы понимаете, почему я здесь».

Юджиния сидела на кожаном диване, поднеся к губам чашку с чаем. Когда перед ними распахнули дверь кабинета, Джон, будто, не заметил протянутой руки лорда Ротермира. Герцог прошелся по комнате, не сняв куртку:

– Сегодня вы опубликовали снимки, где изображена моя покойная дочь, леди Антония Холланд… – Джон посмотрел прямо на издателя.

Лорд Ротермир побледнел:

– У него новый титул, – вспомнила Юджиния, – с начала века. Какой неприятный человек… – Ротермиру исполнилось семьдесят. Он заполнял собой большое, просторное кресло, хорошо скроенный пиджак туго обтягивал пухлый живот. Лысина издателя, наоборот, покраснела:

– Ваша светлость, – начал он, – в нашей стране свобода печати. Я справился в картотеке, – торопливо добавил Ротермир, – но, судя по всему, ваша дочь жива… – Юджиния видела, что Джон еле сдерживает себя.

– Мне об этом лучше знать, – процедил герцог. Он взорвался, с размаха ударив по столу. Стопки бумаг, подпрыгнув, полетели на пол:

– Вы мне все расскажете, иначе я, сегодня, закрою ваш грязный листок, а вы проведете ночь в тюрьме… – Ротермир, забормотал о свободе прессы, о том, что никто не может покушаться на устои британского общества. Джон, устало, прервал его: «Помните, в этой стране я могу все».