Книга История запорожских казаков. Военные походы запорожцев. 1686–1734. Том 3 - Дмитрий Яворницкий

Даниилу Жедринскому дан был подробный наказ ехать сперва в Батурин к гетману, взять там роспись для раздачи запорожцам жалованья и с той росписью ехать немедленно в Запорожье. Не доезжая самой Сечи послать от себя подьячего Степана Фролова с известием о своем прибытии с царской казной и с милостивой грамотой в Запорожье. Явившись же в Сечь, подать кошевому атаману царскую грамоту и спросить о его здоровье. А когда кошевой спросит о здоровье государя, то ему говорить, что когда он, Жедринский, отпущен был из Москвы, то великий государь был на своих великих и преславных государствах российского царствия в добром здоровье. После такого ответа объявить всему запорожскому войску о присылке ему милостивого жалованья на весь год и то жалованье раздать кошевому атаману, старшине и всем посполитым людям по росписи, какову гетман Мазепа даст. Вручив же жалованье, всему войску от имени великого государя передать, дабы оно верно и радетельно служило ему, оберегало Кызыкермень и Таванский городок от басурман, проведывало всякие вести о замыслах врагов и как можно чаще писало о том гетману Ивану Степановичу Мазепе. Если же кошевой атаман и все поспольство станут говорить, почему в царской грамоте не прописано поименно; как всегда раньше водилось, царское годовое жалованье казакам, то отвечать на это, что послу неведомо о том и что для раздачи жалованья выдана ему роспись из приказа Малой России, о росписи же, выданной гетманом Мазепой, отнюдь никому не говорить на Коше. В случае же не окажется налицо тех людей, которым в гетманской росписи будет написана дача, то назначенные подарки или взять назад и отвезти в Батурин к гетману Мазепе, чтобы гетман Мазепа потом раздал их по собственному усмотрению тем людям, коим они назначены по праву. Находясь в пути и будучи в Сечи, «накрепко» проведывать, можно ли ожидать от запорожцев верности в службе великому государю и нет ли у них с кем-либо ссылок или к ним каких-либо присылок, много ли их товариства в Таванском городке, в каком почитании находится у них и у татар Петрушка вор, нет ли у них с ним ссылок каких, а также где находится крымский хан, крымская и белогородская орда и не чаят ли крымских и белогородских орд рано весной под великороссийские и малороссийские города. Проведав обо всех этих статьях тайно, чтобы «тех запорожцов ко лже какой не принудить и в какое сомнение не привесть», обо всем в статейный список написать и тот список, по возвращении в Москву, в приказ Малой России подать.

Послам даны были грамоты на имя гетмана Ивана Мазепы и кошевого атамана Петра Примы с извещением тому и другому о посылке войску запорожскому царского годового жалованья и о внушении ему за то верно служить и радеть великому государю[448].

Царский посланец выехал из Москвы февраля 15-го дня, прибыл в Батурин февраля 27-го дня. Из Батурина царскому послу дан был спутник лубенский хорунжий Григорий Стрельниченко, который должен был доставить в Сечь 3640 золотых от Переволочанского перевоза да 400 бочек хлебного запаса с недочетом ста бочек хлеба, немолотого за скудостью воды на мельницах. Оставив Батурин, царский посол апреля 8-го дня прибыл до Сечи. Не доезжая до самой Сечи, посол отправил от себя подьячего Степана Фролова, и навстречу послу выслан был войсковой есаул спросить его от имени кошевого о здоровье. У самой Сечи встретил посла сам кошевой атаман Прима с войском, и тут войско стреляло из мелкого ружья. Когда же посол вступил в «замок», то в это время стреляли из пушек «изо всего снаряду». Войдя в Сечь, посол и казаки сперва выслушали в церкви молебное пение, а после молебна в тот же день вышли на войсковую раду. На раде царский посол выполнил все так, как ему написано было в наказе, вручив при этом кошевому атаману для прочтения царскую грамоту и передав ему царское жалованье для раздачи его по росписи всей запорожской старшине и поспольству. Кошевой атаман, выслушав царскую грамоту и получив годовое жалованье, выразил свою благодарность великому государю и гетману Ивану Степановичу Мазепе за их «прилежное» о войске попечение. На третий день после приезда посла собрана была новая рада, на которую призваны были Даниил Жедринский, Степан Фролов и лубенского полка хорунжий Григорий Стрельниченко. Когда означенные лица явились в раду, то казаки «с великим воплем» стали кричать, что им прислано 150 половинок амбургского сукна «некорыстно и без сорочек, а напред того присылываны были сукна добрые и в сорочках», да кроме того три половинки не целы, а надрезаны. Куренные атаманы Иван Заика да Иван Нос кричали, что полученные ими соболя также надрезаны и что поэтому они будут о том писать государю. На тот крик посол объявил всем недовольным, что он доставил царские подарки все в целости за печатью и за крепким караулом и что поэтому казаки затевают то дело напрасно. На такой ответ казаки кричали пуще прежнего и говорили, что подьячему Фролову следует насыпать песку в пазуху и посадить его в Чертомлык речку. Но на том неудовольствие казаков и кончилось: послы были отпущены в курень, а потом апреля 12-го числа беспрепятственно выехали из Сечи и через девять дней прибыли в Батурин. В Батурине они объявили о происшедшем в Сечи гетману Мазепе. Но гетман Мазепа царским послам ответил, что «на непостоянство запорожских казаков смотреть и им верить нечего, потому что они будут впредь смирнее и постоянней»[449].

Отпуская от себя царских послов, запорожские казаки вручили им два письма, одно для гетмана Мазепы, другое для царя Петра Алексеевича. В письме к гетману запорожцы благодарили его за царское жалованьи, за присланные от перевоза деньги и за хлебные, 400 бочек, запасы, просили о досылке еще ста бочек и в то же время жаловались на то, что царское жалованье прислано им без прибавки и в худом виде, – сукна худые и резаные, соболя с боков также обрезаны и испорчены. Вместе с этой жалобой на скудость царских подарков запорожцы высказывали свое неудовольствие и самому гетману по поводу дозволения с его стороны разным промышленным людям заводить у реки Самары, «подлинной войсковой отчизны», селитренные майданы. Не жаль было бы, если бы гетман только сам имел на реке Самаре селитренные заводы для войсковой потребы, но дело в том, что он и другим селитренникам на «подлинных войсковых землях» позволил варить селитру, и те люди «даром» вотчину войсковую пустошат, сами же получают себе корысть и «безчисленно» богатеют. Запорожцы подлинно знают и хорошо помнят о том, что та река Самара еще при покойном Хмельницком, да и после него, до самых походов великороссийских войск до Крыма, никому кроме них не принадлежала («поддана») и ни от кого до того времени не была опустошаема. Еще в то время, когда заложен был на Самаре Новобогородицкий город, еще в те поры прислана была им «обнадежеванная» великого государя грамота, что те города не будут им ни в тяготу, ни в обиду, ни в отнятие пожитков. И ту грамоту, списав ее слово в слово, запорожцы посылают гетману «для лучшего уверения». Да и сам гетман не раз писал запорожцам, что городовое строение на устье реки Самары никакого вреда не принесет им; теперь же сами запорожцы видят опустошение в своих землях как от самарцев городовых, так и от селитренников, и если последние будут «упором своим» делать селитренные майданы вблизи земли запорожской, то у казаков не обойдется с ними «без разорения и задоров»[450].