Книга Крещение Руси и Владимир Святой - Сергей Алексеев

Неясно, заключал ли Владимир брачный союз с Германией, но ближайшим западным соседям он в первые же годы по смерти Анны уделял особое внимание. Князь нуждался в надежном мире на Западе, а значит, и в дружеских связях со всеми доступными странами латинского мира. И первой на очереди стояла Польша Болеслава Мешковича.

Болеслав во многом походил на Владимира в молодые годы. Подобно ему, он не был обделен ни заслуженной любовью подданных, ни полководческими талантами, ни даром устроителя своей земли. Подобно русскому князю, он мечтал сделать свое княжение центром всего славянского мира и упорно боролся за воссоединение под своим скипетром западнославянских земель. Борьба была небезуспешна – временами Болеслав распространял свою власть даже на Чехию. В этой схожести, конечно, содержался и явный залог будущей вражды. Тем паче что Болеслав, в отличие от Владимира, войну любил и не боялся войн между христианами. С христианами – чехами и немцами – он воевал едва ли не чаще, чем с северными язычниками. И нередко войну начинал сам.

К Руси Болеслав пока относился настороженно – помнилась война 981 года, – но без явной вражды. Первые связи с ним Владимир завязал в 1008 году через посредство Бруно Кверфуртского. Покровительство, оказанное Владимиром его личному другу, не могло не расположить Болеслава на какое-то время к русскому князю. Владимир решил закрепить наметившееся потепление. В 1011 году послы Владимира прибыли ко двору Болеслава. Болеслав с готовностью согласился заключить твердый мир и союз с Русью. Договор утвердили клятвой и скрепили династическим браком. Болеслав выдал свою дочь замуж за туровского князя Святополка. Тем самым с Польшей оказывался тесно связан западный, приграничный с ней удел Руси. Владимир, по сути, позволил Болеславу сделать то, что сам сделал в отношении Венгрии немногим раньше. И здесь таился явный просчет, сказавшийся уже вскоре.

Пока, однако, Владимир пребывал с Болеславом «в мире и любви». Собственных агрессивных планов в отношении Польши он не питал. А бурную энергию польского союзника, как казалось, надежно обратил на север и на запад. С другой стороны, не желал он и поощрять его войну с христианами. В 1012 году, после восшествия на чешский престол отстаивавшего независимость своей земли от поляков князя Ольдржиха Болеславича, Владимир установил дружеские отношения и с ним. В своей борьбе Ольдржих опирался на союз с немецким королем Генрихом, так что дружба с чешским князем укрепила бы и связи Руси с Германией.

До сих пор, со времени завоевания Белой Хорватии, Русь оставалась с Чешским королевством в состоянии войны. Но претензии на Хорватию чехи, вынужденные из последних сил отстаивать саму Прагу, давно оставили. Ольдржих, конечно, с охотой пошел на заключение с Русью мирного и союзного договора. Будучи связан свойством с Болеславом, Владимир не мог позволить себе вступать в таковое и с Ольдржихом. Лицемерия молодая русская дипломатия избегала. Однако теперь при любом исходе противостояния Польши и Империи Русь оставалась в выигрыше. К тому же – что особенно было важно для ценившего мир Владимира – он мог выступить в качестве посредника между сторонами. Преуспеть и в этом ему было не суждено. Болеслав действительно начал искать мира с чехами – но уже после того, как порвал только налаженные отношения с Русью.

Тревоги последних лет

Уже все сыновья Владимира от языческих браков повзрослели. Самым старшим, Святополку и Ярославу, исполнялось в 1013 году по тридцать пять лет. Их нравы и душевные склонности полностью определились. И не могли не тревожить великого князя.

«Двуотчич» рос врагом Владимира, таковым и вырос. Туровский правитель не мог скрыть от своего приемного отца гордыню и властолюбие, ревность к братьям и жажду киевского стола. Но до поры успешно скрывал снедавшую его изнутри жажду мести. Пусть Владимир воспитал его, пусть дал княжеский стол. Все раскаяние, все искупительные труды великого князя оставались для Святополка пусты. Он жаждал отомстить – за смерть никогда не виденного отца по крови, за обиды бросившей его матери. Он чувствовал нелюбовь Владимира, подозревал его в намерении сделать наследником другого – и это добавляло гнева. Притом Святополк обладал некоторыми задатками неплохого правителя. Он был довольно деятелен и умен, рачителен в управлении княжеством, умел располагать к себе людей и завоевывать их беззаветную преданность. Разделение Руси на уделы он считал злом и полагал, что великий князь должен быть «единовластцем». Такие взгляды да сознание собственных талантов добавляли горечи в его неприязнь к братьям.

Христианином Святополк, по сути, так и не стал. Он крестился – но не считал, что крещение смывает былые грехи. Он внешне почитал своего небесного покровителя, апостола Петра, уповал на его поддержку – но нравственные призывы Евангелия оставались для него пусты, а языческий закон крови свят. Он страшился адских мук – но убеждал себя, что иного пути, чем исполнять долг мести, не существует. Не помня язычества, не поняв Христа, Святополк остался человеком безверным и потому самовольным, не сдерживаемым и не ограничиваемым ничем, кроме внутренних убеждений. А они сводились к стремлению занять свой по праву киевский стол и рассчитаться с родом Владимира. На этом пути и ум, и рассудительность не раз совершенно оставляли его.

Совсем иным был Ярослав. Новгородский князь заслужил уважение подданных мужеством, умом и необычной еще для князя образованностью. Правда, Ярослав был слегка скуповат, в отличие от отца, – но это ему обычно прощали. Князь, знающий счет деньгам, не менее полезен, чем щедрый. Ярослав тоже имел достаточно обид на отца. Единственный остававшийся в живых «Рогнедич» живо помнил то, что для Брячислава Полоцкого, скажем, было лишь смутным преданием. Память об обидах матери сплеталась с беспокойством за киевский стол. Сидя в Новгороде, Ярослав все же не считал себя утвержденным наследником, и основания у него имелись. Отца он любил мало и не доверял ему. Но при всем том до всепожирающей ненависти Святополка Ярославу было далеко. Он не питал настоящей злобы к братьям, да и к отцу тоже. Холодный и рассудительный, Ярослав делал лишь то, что отвечало его интересам и интересам его вотчины в данный момент. От отца он унаследовал вспыльчивый нрав, но срывался гораздо реже – и, как правило, тогда, когда в этом имелся смысл.

Унаследовал он и способность к раскаянию. В отличие от Святополка веру Ярослав действительно познал – познал почти самостоятельно, через прочитанные книги. Он мог быть изощрен в средствах и суров в расправе – но редко являл подлинное коварство и ненужную жестокость. Он способен был понимать и прощать, способен к смирению и к признанию превосходства за смиренным и слабым. Гордость и властолюбие в себе он видел – и не одобрял их. В отличие от Святополка Ярослав действительно являлся христианином. И он был мудр, не позволяя никаким чувствам – ни злым, ни добрым – брать верх над своею мудростью.

Владимир видел и достоинства, и недостатки своих старших наследников. И то, что он видел, печалило его. Ни в одном из них он не находил действительно достойного преемника своего дела. Конечно, он не знал о глубинных намерениях Святополка, но о его властолюбии, подозрительности, неприязни к братьям осведомлен был прекрасно. Сам он небезосновательно подозревал Святополка в намерении убить Бориса во время княжения того во Владимире-Волынском. То, что даже при этом князь оставлял Святополка в Турове и даже женил его на дочери польского князя, многое говорит о Владимире. Кажущейся близорукостью князь на самом деле все еще пытался искупить былое преступление. Но оно уже и не нуждалось в искуплениях, а в мире есть болезни, которые не уврачевать лаской. Мы не знаем, чем не устраивал великого князя Святослав Древлянский. Знаем мы о нем вообще очень мало. Ясно лишь то, что человек этот был осторожен и не отличался отчаянной отвагой своего брата Мстислава Лютого.