Книга Красные пинкертоны - Вячеслав Белоусов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Начались все беды с Таскаева, помнишь, доклад тот чёртов? — горевал секретарь уже о другом. — Будь он трижды проклят! Таскаева я давно выпер, но то, что не он первая спица в колесе — это очевидно, спланирована была вражеская вылазка. А кто?.. Я и на Мейнца, и на Распятова грешил. Наблюдал и за этим забулдыгой в интеллигентном пенсне…
— Трубкиным? — съёжился Задов.
— Против него мысли рождались. Давал повод. Он что угорь, в руки не взять, а за спиной такие сети плетёт да сплетни распускает… Одно слово — паук! Но твёрдых доказательств нет!..
— Зря ты на Трубкина, — заикнулся Задов. — Выпивоха — да, но чтобы против тебя копать, против секретаря губкома пойти…
— Сука! — с горькой уверенностью махнул рукой Странников и кивнул приятелю на шкафчик. — Неси. Шут с ними со всеми. Завтра рано вставать, но выпьем по одной, не выдерживает нервная система. Рвётся по швам. Где бы сил взять да пережить это проклятое наводнение! В Камызяке, говорят, народ давно на лодках плавает, догадались хоть скот на бугры отогнать.
— Переживём! — бросился исполнять приказ Задов, в несколько мгновений расставил на столе бутылку со стаканами. — Закусить у тебя нечем, пусто в шкафчике.
— Пропало, что было. Ариадна Яковлевна насчёт этого строга, всё выбросила, пока плавал.
Задов, словно торопясь, наполнил стаканы.
— Не много? — засомневался Странников. — Покатались мы по Волге-матушке да по её притокам, поработали и погуляли славно. Я народ крепкий подобрал, голова раскалывалась, боялся за себя, как бы сердечко не отказало.
— Рано об этом думать, — чокнулся с ним Задов и, не дожидаясь, залпом осушил стакан, рукавом утёрся.
— На обваловке научился? — прищурился секретарь. — Раньше так лихо не опрокидывал.
— Там сухой закон. — Задов вскочил, подбежал к шкафчику, выхватил оттуда поблёскивающую от жира здоровенную воблину, луковицу и головку чеснока. — А я краем глаза махалку приметил, но сразу не сообразил. Привык у тебя к колбасе с сырком да разносолам… Живём, брат!
Странников осторожно отпил лишь половину из стакана, поставил на стол, покачал головой:
— Нет. На тебя порадуюсь, потолкуем, а мне, извини, больше нельзя.
— Чего? — задиристо хмыкнул артист. — Ослаб в путешествиях, командир?
Секретарь посмотрел на него печальным взглядом без зависти и без былой весёлости:
— Изменился ты, Гриша.
— Да брось!
— Вот что труд с человеком делает, если в чрезвычайной обстановке. Выворачивает настоящее нутро. А не пью я по той причине, что, поцапавшись с Трубкиным на митинге, на утро к себе его пригласил. Выпотрошить хочу до кишок. Отчёт потребую да делишки тёмные ему припомню.
— Не рано начинаешь?
— А что мне?
— Пик наводнения, говорят, на носу. Может, подождать? А уж после, на волне твоей победы, никто и не обратит внимание на его поражение.
— Так-так, — поднял стакан Странников и осушил до дна. — Налей-ка ещё! Уж больно мудро ты начал. Услышать хочу, чем кончишь.
— Вот это по-нашему! — наполнил стакан Задов. — А вспомнил я вот что и с тобой, как с верным товарищем, хочу поделиться.
— Давай, давай, — секретарь разорвал воблу рывком, со злостью, куда девались его печаль и тревоги. — Умного совета не вредно послушать.
— В войне, дорогой мой, победы-то не обретёшь.
— Это как?
— Побеждённый склонит голову и затаится. А враг, оставшийся за спиной, — двойная опасность.
— Уничтожить?.. Растоптать гадину!
— Последователи найдутся. Тайные! О которых ты и догадываться не будешь. Нанесут удар коварный, не очухаешься.
— Верно! — ударил кулаком по столу секретарь, покраснел, заметно стало его быстрое опьянение. — Что же делать?
Позабыв про воблу, неловко утёрся рукавом.
— Обратить врага в пособника.
— В пособника? Это что за хрень?! Делишками какими-то тёмными попахивает.
— Не в друга же его превращать!
— Ты за словами-то следи.
— Не трогай всё же Трубкина, Василий Петрович… Пока, — приблизил лицо артист, заглянул почти с мольбой в глаза секретарю. — Силёнок он набрал, на верха выход имеет. С ним по-другому надо. Сам говоришь — паук.
— Паучище! Но мне Турин обещал помочь.
— Плох твой Турин.
— Что случилось?!
— В больнице доходит. Бандиты подстрелили его на железной дороге.
— Да что ж ты раньше мне не сказал? — попробовал подняться Странников, но ноги не слушались его. — Лучшего помощника я не знал… Вызывай Ковригина, я еду к нему!
— Ковригина? Шофёра, что ли?
— Вон телефон внутренний. Набирай гараж!
— Куда ж мы поедем, Василий Петрович? — покачал головой Задов. — Дурак я, конечно. Сразу надо было тебя известить про Турина, но, уверен был, что тебе самому все известно.
— Откуда? Я же неделю мотался по речке, — опустил тяжёлую голову на руки Странников. — А там никакой информации… Там поспать по-человечески и то не получалось. Бабы, суки…
Он подозрительно смолк.
— Василий Петрович! — окликнул его Задов, осторожно коснулся плеча.
Странников крепко спал прямо на столе, тяжело посапывая.
— Ухайдакали казака крутые горки, — покачал головой Задов. — Куда ж мне тогда? Ему завтра… — Он посмотрел на настенные часы, — нет, уже сегодня и в больницу к сыщику, и с Трубкиным встречаться?.. Мне на Стрелку… Пусть спит. И я рядышком. Разбужу его, а он меня утром на машине подбросит. Вот и успеем кругом. Трубкин-то раньше десяти не заявится. — Кинул мрачный взгляд на оставшуюся водку в бутылку, вылил до капли в свой стакан, выпил, утёрся рукавом и побрёл к дивану:
— Не проспать бы…
У больницы они всё же расстались. Странников, кивнув Ковригину, остановил машину.
— Вылезай, Григорий Иванович, — скомандовал он артисту, подавая руку. — Добежишь дальше сам. Негоже, чтобы секретарь губкома с тобой раскатывал да подвозил. Что народ на обваловке подумает?
— И на том спасибо, — махнул рукой Зотов, не огорчаясь, соскочил на землю. — Привет там Турину.
— Поправляется Василий Евлампиевич, — улыбнулся Ковригин, разворачивая автомобиль на пустынной дороге.
— А тебе откуда известно? — Странников даже вздрогнул.
— Ребята вчера сказали в гараже, ну я ночью и смотался к нему. Пропустили, документик-то всё храню, — и он показал из нагрудного кармана краешек красного удостоверения.
— Назад вернуться душа болит?
— Как прикажете.