Книга Я подарю тебе солнце - Дженди Нельсон

Я – это я.

Я пишу Ноа эсэмэску: «Надо поговорить. Это важно!» Чем скорее он начнет рисовать, тем лучше. У него четыре дня на портфолио. Я откидываюсь на спинку кресла с чувством, будто только что вышла из самой темной пещеры на свете в слепящий свет щедрого солнца. И только теперь я осматриваюсь. На кровати Оскара лежат его книги, его футболки. Меня охватывает разочарование, но с этим ничего не поделаешь. Трус в крутой кожаной куртке однозначно продемонстрировал свои чувства к трусихе в невидимой форме.

Встав, я замечаю возле фотографии матери Оскара записку Гильермо. Я уношу ее с собой и, вставив ее обратно в блокнот в той комнате, по которой прошелся циклон, на ее законное место, выхожу и прошу его показать мне, как работать с циркуляркой. Он показывает.

Пришла пора второго шанса. Пора заново творить мир.

Понимая, что этот инструмент дает мне лишь одну попытку все исправить, я оборачиваю шнур вокруг плеча, ставлю пилу между нашими с Ноа плечами и врубаю. Инструмент ревет. Все тело вибрирует электричеством, и я рассекаю камень надвое.

НоаиДжуд становится Ноа и Джуд.

– Ты их убила? – недоумевает Гильермо.

– Нет, я их спасла.

Наконец-то.

Я шагаю домой в лунном свете с совершенно невероятным чувством на душе, как будто бы я стою на лесной поляне, в реке, в самых офигенных туфлях, даже на высоких каблуках. Да, мне все еще предстоит рассказать брату и папе о ШИКе, но не важно, как бы ни повернулось, Ноа снова будет рисовать. Я это точно знаю. И опять станет самим собой. А я снова смогу увидеть свое отражение в зеркале, увидеть себя в студии, в развевающемся платье, в добром здравии, в любовном романе, в мире. Странно то, что Ноа на мои эсэмэски не отреагировал. Я несколько раз писала, с каждым разом добавляя все больше восклицательных знаков. Обычно он сразу отвечает. Если его не будет дома, когда я приду, я просто подожду.

Я вскидываю руки к яркой, готовой лопнуть луне, обратив внимание на то, что я уже несколько часов не заболевала ничем смертоносным и что привидений теперь не слышно. Я испытываю от этого огромное облегчение, но тут приходит сообщение от Хезер:

«На Пятне. Ноа сильно пьян. Буянит. Хочет прыгать с Мертвеца! Мне надо уходить через 5 м. Иди скорее! Не понимаю, что случилось. Волнуюсь».

Я на краю леса, ищу брата.

Меня лупит ветер, соленые брызги хлещут по разгоряченному лицу, шум океана грохочет в черепушке так же громко, как и снаружи. Я вся вспотела, пока взбежала на гору, луна полная, светло, как днем, я смотрю на Дьявола и Мертвеца, и ни там ни там никого не вижу. Я воздаю щедрую хвалу Кларку Гейблу, перевожу дыхание и пишу Хезер, хотя она сказала, что ей надо уходить, а потом снова Ноа, пытаясь уверить себя, что брат образумился. Но не выходит.

У меня нехорошо на душе.

Я опоздала.

Я разворачиваюсь и бросаюсь в самую гущу событий. Со всех сторон громкие развеселые тусовки из разных школ, из университета, пивные бочонки, костры, столы с едой, круги барабанщиков, некоторые компании сидят на капотах машин, и из каждой грохочет своя музыка.

Добро пожаловать на Пятно в субботу ночью в турбополнолуние.

Я никого не узнаю, только у самого дальнего края замечаю Франклина Фрая, местного гаденыша эпических масштабов, с какими-то серфингистами постарше, все они уже минимум год назад позаканчивали школу. Это тусовка Зефира. Они сидят в кузове грузовичка Франклина и в свете фар выглядят так страшно, словно хеллоуинские тыквы.

Хотя бы пламени длинных всклокоченных и выгоревших волос самого Зефира не видно.

Мне уже хочется достать из рюкзака свою шапку с толстовкой и снова их надеть, чтобы стать невидимой. Но я этого не делаю. Я хочу верить, что красная ленточка на запястье всегда будет меня беречь. Хотя она не будет. Я бы предпочла поиграть в «Как бы ты предпочел умереть» вместо того, чтобы пытаться разобраться, как жить. Но нельзя. Хватит быть трусихой. Мне надоело, что моя жизнь стоит на паузе, надоело себя хоронить и прятаться, надоело быть каменной во всех смыслах этого слова.

Я не хочу воображать себе никакие лужайки, я хочу по ним бегать.

Я подхожу к врагу. Мы с Франклином Фраем неприятели.

Моя стратегия – не здороваясь спокойно и вежливо спросить, не видел ли он Ноа.

Его стратегия – начать петь «Хей Джуд» – почему родители не подумали об этом, когда выбирали мне имя? – после чего неспешно осмотреть мерзким взглядом меня снизу вверх и обратно, не упустив ни сантиметра, а потом затормозить на груди. У невидимой формы, разумеется, есть свои преимущества.

– Что, совсем опустилась? – говорит он непосредственно груди, потом отпивает пива, неаккуратно вытирает губы тыльной стороной ладони. Ноа был прав; он на вид совсем как бегемот. – Извиняться пришла? Чё-то не скоро.

Извиняться? Смеется, что ли?

– Брата моего не видел? – повторяю я, на этот раз погромче, четче выговаривая каждый слог, словно он языка не понимает.

– Он ушел, – доносится из-за спины, и тут же смолкают вся музыка, весь треп, и ветер, и море. Это все тот же иссушенный шершавый голос, от которого я раньше вся стекала на доску. У меня за спиной стоит Майкл Рейвенс, он же Зефир.

Хотя бы он передумал прыгать, говорю я себе и поворачиваюсь.

Мы очень давно не виделись. Задние фары грузовика Франклина светят Зефиру в глаза, он прикрывает их рукой. Хорошо. Я не хочу видеть этих узких зеленых ястребиных глаз, я их и без того достаточно часто себе представляю.

Вот что было сразу после того, как я два года назад потеряла с ним девственность: я села, подтянула колени к груди, как можно тише глотнула соленого воздуха. Я думала о матери. Ее разочарование распускалось у меня в груди черным цветком. Слезы жгли глаза. Я запретила им течь, и они повиновались. Я была вся в песке. Зефир подал мне трусы от купальника. И мне захотелось его ими придушить. На камне я заметила использованный окровавленный презерватив. Какая мерзость, мелькнуло у меня в голове. Я и не знала, что Зефир его надел. Я о защите даже не подумала! Меня выворачивало наизнанку, но это я себе тоже запретила. Зефир улыбнулся мне так, словно все отлично. Словно то, что случилось, – ПРЕКРАСНО! Я улыбнулась в ответ, будто соглашалась с этим. Он хоть знает, сколько мне лет? Я помню, что я об этом подумала. О том, что он, наверное, забыл.

Франклин видел, как мы с Зефиром шли после этого с пляжа. Начался мелкий дождь. Я пожалела, что я не в гидрокостюме, не в тысяче гидрокостюмов. Рука Зефира свинцовым грузом лежала у меня на плечах, вдавливая в песок. Накануне вечером он повел меня на вечеринку и рассказывал всем, как круто я катаюсь на доске и что с обрыва Дьявола я не прыгаю, а ныряю. И еще повторял, что я такая оторва, и я действительно себя такой ощущала.

Это было меньше чем за сутки до того.

Франклин каким-то образом узнал о том, что между нами было. Когда мы поравнялись, он взял меня за руку и прошептал на ухо так, чтобы Зефир не услышал: «Теперь моя очередь. А потом Баззи, а потом Майк, а потом Райдер, ага? У нас так заведено, чтоб ты знала. Ты же не думаешь, что нравишься Зефу?» А я именно это и думала. После этих слов пришлось вытирать ухо, потому что оно было в слюне Франклина, а потом я вырвалась и проорала: «Нет!», наконец найдя в себе это проклятое слово, хотя и слишком поздно, и на виду у всех дала Франклину коленкой по яйцам, со всех сил, как научил меня делать папа в случае чего.