Книга Плохая хорошая девочка - Ирина Арбенина

Вот и выходит теперь, что труп, обнаруженный в квартире шестьдесят девять, — это был просто-напросто потерявший человеческий облик обыкновенный бомж, а никакой не «дикий человек». Наверное, это и был тот «товар», которого ожидал торговец.

Вася Петухов приодел опустившегося бродягу и держал бомжа в квартире, чтоб передать торговцу с «Каховской». Но не успел этого сделать. Потому что самого Василия убрал Горчицкий — профессор застрелил Васю неподалеку от его же дома.

И тогда «дикий человек» остался погибать, без пищи, заточенный в пустой квартире, как забытый воющий пес, хозяева которого уехали и пропали.

Почему бомж выл? Ну, в общем-то, как милиционеру Юре доводилось и прежде видеть человеческих особей, которые настолько теряли человеческий облик, что способны были уже только мычать. Способность к деградации, присущая «хомо сапиенс», увы, практически беспредельна.

Хотя, вполне вероятно, есть и другое объяснение всей этой истории. И «дикие люди» все же существуют. Возможно, они прячутся где-то в лабиринте пещер Скалистой, просто Юре не удалось их обнаружить. Ведь даже ученый профессор не отрицает «теоретического» их существования. Тогда выходит, что странный вой — это язык «диких людей». Способ общения… Так охотники и дозорные часто перекликаются сигналами, имитирующими крики птиц или звериное завывание.

А если неизвестные обитатели долины и правда настолько первобытны и дики, то язык животных им, возможно, ближе, чем членораздельная человеческая речь.

В любом случае умирающему от отравы Юре Ростовскому уже было не разгадать этой загадки.

* * *

Издалека он был похож на мальчишку. Худощавого белобрысого подростка. На мальчишку, который, нагибаясь и юрко, ловко проскальзывая в лесной чаще под поваленными от старости и сильных ветров деревьями, торопится по лесу. Бывает такой тип людей — «сзади пионер, а спереди пенсионер». Та самая «маленькая собачка», которая до старости как щенок.

И только приблизившись, приглядевшись, можно было убедиться, что это не щуплый белобрысый подросток, а седой высохший старик.

Но приближаться было некому. И рассматривать его было некому. Он был один. В принадлежащей отныне ему одному Прекрасной долине.

«Волшебная вода… волшебная вода…» — бормоча, как детскую считалочку, эти два слова, старик торопился к целебному источнику.

И даже боль от ожога не могла затмить его радости от одержанной победы. Прекрасная долина отныне принадлежала ему! Сознание своего владычества заставляло его даже по-мальчишески подпрыгивать. И если бы не обожженные раскаленной головней губы, он бы, может, даже что-нибудь пропел или весело просвистел.

Да что там ожог! Все заживет в конце концов!

«До свадьбы — все заживет…» — Он хихикнул.

Наконец старик подошел к тому месту, где с дерева свешивалась тарзанка.

Желанная «волшебная вода», от которой все заживало как на собаке, была теперь уж совсем близко.

Он привычно ухватился за веревку.

Раскачался…

Упругий шнур, качнувшись, взметнул его щуплое стариковское, но еще полное силы, легкое тело над иловой хлябью…

И вдруг раздался страшный треск.

Дерево треснуло.

Толстый сук, к которому была привязана тарзанка, неожиданно треснул и надломился. И, о ужас…

Он даже успел увидеть, как этот толстый, выглядевший таким надежным сук, надломившись, падает вниз. И вместо того, чтобы почувствовать под ногами твердую почву противоположного берега, старик ощутил холодное липкое прикосновение.

Он рухнул в эту иловую массу. Но она не поглотила его сразу. Она приняла Горчицкого резиново, упруго, даже чуточку подпружинив и оттолкнув на мгновение, как батут. Месиво лишь схватило его за щиколотки. Но схватило липко, вязко — и очень крепко.

«Ах, мерзкий мент! Подпилил-таки дерево», — осенило старика.

Потом он упал на четвереньки, как животное на четыре лапы. И его локти, кисти рук, колени словно приросли к этой вязкой массе, к этому липкому месиву… Очень липкому!

Раньше, в его детстве, такие липкие, смазанные какой-то гадостью ленты свешивались на жарких дачных кухнях. И на них бились, предсмертно жужжа, увязнув всеми лапками, насекомые.

«Поработал Юрочка!» — с ненавистью подумал он.

То, что пришло Горчицкому в голову потом, было поистине ужасно.

«Когда падают в пропасть или в морскую пучину, — подумал он, — то говорят: «Последней, промелькнувшей в его голове мыслью была мысль о…» Или что-то в этом роде… Но ведь я даже не знаю, какая именно мысль будет у меня последней! Ибо я буду тут еще долго. Очень долго! И почти все это время буду в полном сознании!»

Он и в самом деле мог думать теперь сколько угодно — о своей победе, о милиционере Юрочке, о причудах эволюции и о Прекрасной долине, которая по-прежнему так равнодушно, бесстрастно окружала его.

Вязкое месиво хлюпало, дышало, чавкало, когда он пытался вытянуть из него руку или ногу. Оно было словно живое существо… «Без рук, без ног…» — вспомнилось ему начало какой-то детской загадки.

Это живое существо словно всасывало его в свою утробу. Уже невозможно было даже вытянуть руку — месиво сковало его до плеч.

Он потерял счет времени… День сменялся ночью. Мухи облепили его слезящиеся глаза, и он не мог вытащить рук из вязкого ила, чтобы отогнать их.

…И тут на берегу появилась она.

— Детка, ты не умерла? — прошептал старик.

И девушка на берегу в ответ молча покачала головой.

— Как это хорошо… — прошептал он снова. — Ты не думай, я не жесток… Я не мог допустить, чтобы ты погибла. Позаботился о снаряжении, палатке. И я очень переживал, когда узнал, что ты сделала с собой. Очень! Но я, детка, просто не мог поступить иначе. Ты прости меня! Ты же знаешь: воплощение мечты всегда сопряжено с определенными жертвами…

Девушка на берегу лишь грустно усмехнулась. Она опять ничего не сказала.

— Ты должна понять, что случилось со мной, когда я узнал о неизлечимой болезни моей обожаемой Агнессы! — продолжал шептать старик. — Это было как гром небесный… И этот гром почти уничтожил меня. Все переменилось! Все потеряло смысл. Я стал другим человеком… Я потерялся, я стал ненавидеть весь мир, я захотел мстить. Я не мог снести счастья других людей. Они были мне противны. Но я узнал — тогда же! — о Прекрасной долине. И это было поистине великое стечение обстоятельств! Получалось, что, словно отнимая у меня самое дорогое, судьба давала взамен нечто даже еще более ценное. Судьба давала мне взамен Прекрасную долину…

И я понял, что это и есть мое спасение! Вместо жалкого одиночества среди другого поколения, среди чужих людей… Вместо печального одиночества старика среди новой и непонятной ему жизни без родных, без жены, без друзей, опередивших его и уже покинувших этот мир… Вместо прозябания и доживания — снова полнокровная, счастливая, наполненная жизнь! Единство с великой и вечной природой!