Книга Вероника - Алина Знаменская

— Сдается мне, что ты тоже бунтуешь. Заперся здесь вдали от людей, никого в свою жизнь не пускаешь. Почему?

— Тебя пущу. Но не сейчас, ладно?

Сухарев наклонился и нашел в темноте ее губы.

Они целовались, сидя на полу — как школьники. Дождь за окном поредел.

— Не уезжай, — попросил он шепотом.

— Ладно, я побуду еще немного, — так же шепотом ответила она.

«Скорая» приехала утром, никаких отклонений в здоровье девочки врачи не обнаружили.

— У нее режется первый зуб, мамаша, — устало сообщила врач. — В этом случае может быть не только температура, но и расстройство стула, повышенная нервозность. У вас что — первый ребенок?

Не дождавшись вразумительного ответа от Веры, врач посоветовала побольше с ребенком гулять, поскольку после дождя воздух в лесу особенно целебный. Вера собралась и отправилась выгуливать Ксюшку. Пляж был мокрый, каждый след отпечатывался в песке. Вера шла и разговаривала с девочкой. О том, как испугалась за нее вчера и как нехорошо так пугать тех, кто любит тебя.

У лестницы ее поджидала Татьяна.

— Ну как? Воспаления нет?

Вера покачала головой.

— Зубки лезут.

— Надо же! Так нас всех перепугала, хулиганка!

Татьяна весело погрозила пальцем Ксюхе. Та в ответ пустила слюни.

— А у вас как дела?

— Перелома, слава Богу, нет, но вывих порядочный. Сегодня ездили на рентген.

Вера не успела выразить сочувствие, Татьяна отвлекла ее, показывая в небо. Параплан парил над поляной, а рядом невозмутимо завис орел.

— А вообще-то, Вера, я очень рада за вас. Ну, точнее, за Егора.

Вера открыла было рот, но Татьяна не дала ей возразить:

— Я сразу, как приехала, заметила — он другой.

Глаза другие. Мы ведь пять лет назад, можно сказать, силком его в свой клуб втянули. В глазах — голая тоска, смотреть невозможно. Стал летать, немного ожил.

А сейчас с ним такие перемены…

— Какие же раньше у него были глаза? — полуспросила Вера.

— Отсутствующие. Весь в себе.

— Да, но, наверное, для этого были причины?

— Конечно, причины, — согласилась Татьяна и вдруг попросила:

— Можно я ее подержу?

— Попробуйте. Она у нас дама с норовом, не ко всякому пойдет.

Татьяна осторожно взяла Кеющку. Та нахмурила бровки.

— Какие мы красивые! Какие норовистые! На маму похожа, вижу. А на папу?

— Таня, вы извините… Вы нас не правильно поняли. Это не Егора дочь и не моя.

Татьяна вскинула на собеседницу огорченное лицо.

— Правда? А я-то думала! Ему бы так нужно семью, ребенка…

— Но почему?

— Как почему? Ведь его жена погибла беременная, разве он вам не рассказывал?

Вера замялась.

— Егор всегда обходит эту тему. Ему до сих пор больно об этом говорить.

— Да это и понятно. Он столько лет стережет эту реку, где утонула его жена. Словно она может выплыть, понимаете? Как он с ума не сошел до сих пор?

Они приехали на месяц отдохнуть, а он поселился здесь навечно. Похоронил себя вместе с ней. У них так долго не было детей, они так радовались…

— Так.., тело не нашли? — тихо спросила Вера, зная, что у Егора она об этом не спросит.

— Нет… — Теперь Татьяна уставилась на Веру с подозрением. — Так вы и этого не знаете?

— Теперь знаю.

Она забрала Ксюшку и зашагала вдоль берега в противоположную сторону. В голове пульсировала кровь.

Она все поняла. Горло сжимал спазм. Чужая боль облила ее своей неподдельностью. Преданность — качество, которое она превыше других ценила в людях, бесспорно, принадлежало Егору, этому странному лесному сычу.

Она должна для него что-то сделать. Что? Купить в конце концов для него эту турбазу, чтобы никто не смог прогнать его отсюда. Она понимает его беду. Больше того, она любит его…

Вера вернулась в лагерь и стала искать Сухарева.

Его нигде не было.

Накормив и искупав девочку, она укутала ее и положила в коляску. Засыпала Ксюшка только на свежем воздухе. Вера катила коляску перед собой по направлению к столовой, когда ее догнал Сухарев.

— Пойдем, — сказал он и положил ей в руки букет полевых цветов.

Букет был пестрым, горько-ароматным, но Сухарев не дал ей насладиться созерцанием.

— Куда мы идем?

— Ко мне.

Он привел ее к своему флигелю. Коляску со спящей девочкой поставили на веранде и накрыли пологом от комаров. Вечерело. Во флигеле пахло полынью и мелиссой. На столе у окна Вера заметила два высоких бокала и миску с черешней. Ягоды высились горкой, а стебельки торчали в разные стороны. Сухарев чиркнул спичкой, и на подоконнике ожила свеча. Достал из шкафа вино и наполнил им оба бокала:.. И вино, и черешня были одного цвета. Вера села к столу и взяла ягоду. Черешня оказалась упругой и сочной. Сухарев поднял бокал.

— Я хочу выпить за вчерашнюю ночь. Она оказалась очень важной для меня.

— И для меня, — как эхо повторила Вера.

Он пил свое вино, не отрывая от нее глаз. Она проделала то же самое. Краем сознания Вера отметила, что, конечно, где-то она это уже видела или читала: вино, свеча. И что Сухарев неоригинален.

Но сейчас это не имело значения. Он сделал это все для нее. Он хочет быть с ней, она ему нужна. И это главное.

В ночь за окном вдруг ворвались звуки ударных.

— Танцы, — кивнул Егор в сторону столовой.

Вера встала и взяла его за руку.

— Я объявляю белый танец.

Сухарев поднялся и обнял ее. Они танцевали на маленьком свободном пространстве его комнаты между столом, кроватью и дверью, и теснота помещения делала их еще неразрывнее и ближе. Сухарев потерся щекой о ее волосы, и Вера закрыла глаза. Казалось, что ночь плывет мимо них, унося с собой заботы и впечатления. Им оставалось только чуткое ощущение друг друга, их тесный мир на двоих. Сухарев остановился и нашел губами ее лицо. Он изучал его неторопливо, словно губы хотели запомнить то, что целовали, и, сбиваясь, возвращались к уже изученному, чтобы повторить все сначала.

— Ты все еще думаешь о нем? — вдруг спросил Егор, держа ее лицо в ладонях.

— Нет. Я думаю о тебе. Я хочу.., может, это звучит слишком прямолинейно, но я хочу тебя! — выпалила Вера, держа обе ладони на его груди.