Книга Умри или исчезни! - Андрей Дашков

Чиркнув спичкой, Клейн с наслаждением затянулся. Масон держал сигарету очень бережно, чтобы та не рассыпалась от легких прикосновений его пальцев…

– Ты неправ. Я дал этим людям смысл и цель существования. Если бы не это, они были бы просто стаей голодных зверей, которых и так полно вокруг.

– Их ожидает жестокое разочарование.

– В тебе говорит человек «оттуда». Здесь эти рассуждения не имеют смысла. Все, что у них есть, это дорога к Храму и очень короткая жизнь. Ты хочешь лишить их первого и оставить им второе?

– …Ты обманывал и меня.

– А кем ты был, сопляк, до того, как встретился со мной? Я дал тебе оружие, защиту от неверных и надежду; я сделал тебя рыцарем и взял в поход. Теперь ты говоришь об обмане?

– Этот поход – сплошная липа. Ты выкопал откуда-то старую сказку о тамплиерах, перевернул все с ног на голову и превратил нас в крестоносцев-дегенератов. Ты прекрасно знаешь: того, что мы ищем, здесь нет и не может быть.

– Мальчишка знает это лучше нас обоих! Не забывай, что именно он привел нас сюда. Если бы ты был чуть образованнее, то знал бы, что наши предшественники тоже владели неким фетишем. Его называли Бапхомет, и он бесследно исчез после упразднения Ордена. Возможно, рыцари успели его спрятать. По некоторым сведениям, фетиш был чем-то вроде двуликого идола. А может быть, мумией?.. Так что заткнись и делай свою работу, брат Максим!

– Ты сволочь, Клейн. Из-за тебя я уже потерял все.

Масон выпустил струю дыма ему в лицо.

– Ты имеешь в виду женщину?

– Женщину… и прошлое.

– Забудь о прошлом. Ты уже ничего не изменишь. Молись о том, чтобы слепой привел нас к Храму.

– И ты молись. Потому что, когда мне надоест все это, я убью тебя.

– Я буду предельно осторожен. А теперь – убирайся!

* * *

Макс вылез из палатки вне себя от злости и почти столкнулся с братом Анатолем, оказавшимся подозрительно близко. На том были кожаные брюки в обтяжку и черная кожаная куртка с надписью «Paradise Lost»[18].

Солнце висело в зените, обжигая камни, и Голиков не мог представить себе, что понадобилось рядовому члену Ордена около убежища гроссмейстера. Он задержался, ожидая, что Анатоль окажется следующим посетителем, но тот не вошел, а заторопился в тень брезента, натянутого возле дряхлых «жигулей».

Было в этом человеке что-то отвратительное – женоподобное и насквозь фальшивое. В уголках его губ всегда блестела слюна, а глаза выдавали натуру мелкую и себялюбивую. В сражениях с неверными он обычно пользовался двумя пистолетами Макарова, искусно подкрадываясь к намеченной жертве и расстреливая ее в упор. Огромный запас патронов и обойм, найденных в армейском складе, занимал все заднее сидение его машины. Вполне возможно, что рыцарем он стал только потому, что добывать себе пропитание вместе со стаей было гораздо безопаснее, чем в одиночку.

Макс направился прямо к нему. Он остановился над прямоугольным клочком тени, сложив руки на груди. Поблизости никого не было; их разговору никто не мог помешать.

– Ты подслушивал, – сказал он, глядя на Анатоля в упор.

Тот пытался изобразить презрительную лень.

– Я ходил поссать.

– Не бережешь влагу. Особенно, под палаткой гроссмейстера.

– Ты тоже был с ним не слишком почтителен.

– Значит, все-таки слушал…

– Подойди поближе, брат.

Макс забрался под брезент и сел рядом с Анатолем, опершись спиной на дверцу машины. Он поморщился от вони и понял, что сам пахнет не лучше. Его собеседник положил ему руку на бедро.

– Ты же знаешь, я схожу с ума от ревности. Грех мужеложества был весьма распространен среди рыцарей и бандитов, годами странствовавших без женщин, но Максим впервые столкнулся со столь явным его проявлением. Скудные познания в истории подсказывали ему, что подлинным тамплиерам это также было не чуждо… Раньше в косых взглядах брата Анатоля он мог прочесть что угодно, только не симпатию. Ему стало противно, однако он сдержался, желая выяснить, как много узнала эта жертва порока.

– Убери руку, – попросил он. – Ты не в моем вкусе.

– Гроссмейстер тебе нравится больше? – обиженным тоном спросил Анатоль, и Макс подумал, что с этой секунды приобрел смертельного врага.

– Ты придурок, – сказал он. – Мы обсудили кое-какие социальные аспекты веры.

Анатоль смотрел на него, прищурившись.

– Я слышал, ты обещал убить его. И еще… насчет женщины. После этого ты будешь утверждать…

– Что ты законченный придурок, – перебил Макс. – Забудь о том, что слышал, иначе я добьюсь твоего изгнания из Ордена. У одиночек в пустыне нет ни единого шанса. Даже у самых тупых ублюдков вроде тебя. Вряд ли ты найдешь себе компанию. Понял, о чем я?

– Я не люблю, когда мне отказывают и когда мне угрожают, – сказал Анатоль таким тоном, который Максиму очень не понравился.

Неприятности начались с первого же дня его «пребывания здесь». А для рыцаря-монаха они просто продолжались – тот давно забыл, что такое покой и радость.

Макс встал, понимая, что отныне ему придется опасаться выстрела не только в грудь, но и в спину.

И тут одна нехорошая мысль вдруг пришла ему в голову.

Он обернулся.

– Послушай, э-э… брат. А ты предлагал свои услуги Клейну?

Губы Анатоля расплылись в неприятной влажной улыбке. Когда Максим уже думал, что не услышит ответа, тот сказал:

– Разве ты не знаешь, что члены Ордена обязана выполнять приказы гроссмейстера?

Макс сплюнул на песок, забыв о том, насколько драгоценна влага, и пошел прочь. Горячий песок мгновенно поглотил слюну.

Зыбкое марево колыхалось над стоянкой металлических динозавров.

Глава шестьдесят третья

Совершенно истощенный организм Светланы Колчинской начал заметно перестраиваться через неделю после того, как существо, похожее на человеческого ребенка, оказалось возле клетки, в которую ее заточил Клейн. Оно пришло из глубины лабиринта, проблуждав в нем двое суток. Существо открыло решетчатую дверь, причем, сделало это без ключа, одним только прикосновением пальцев, которые растеклись по стальному замку, изменяя структуру металла.

В подвале масонского дома было абсолютно темно, и Колчинская догадывалась о том, кто был ее спасителем, только потому, что видела непостижимое превращение мандрагоры, после чего Клейн навсегда исчез из своего жилища.

За мнимым освобождением последовал ритуал: шаги во мраке, приближение чего-то бездыханного, слияние с очень маленьким, но твердым мужчиной, проникновение новой субстанции в ее плоть и растворение в ней. Все это происходило во тьме, и поэтому было довольно жутким, однако не более жутким, чем долгие месяцы безнадежного погребения. Чувства Колчинской были притуплены, а воображение почти атрофировано; она не запомнила ничего, кроме вспышек боли и страха, сопровождавшихся детским смехом и завыванием эха в лабиринте…