Книга Берлин 1961. Кеннеди, Хрущев и самое опасное место на Земле - Фредерик Кемп

Заместитель министра иностранных дел Андрей Громыко, возглавлявший советскую делегацию на конференции в Сан-Франциско, отказался подписать мирный договор с Японией, сделав упор на то, что на конференцию не пригласили представителей КНР.

Кеннеди возразил, что Хрущев публично заявлял, будто подписал бы договор с Японией, если бы в то время был у власти.

Однако для Хрущева вопрос заключался не в том, что бы он мог сделать, а, скорее, в том, что США даже не сочли нужным посоветоваться с СССР. По словам Хрущева, такой же была политика Кеннеди в отношении Берлина – «делаю то, что хочу».

Хрущев заявил, что достаточно насмотрелся на такое поведение американцев. Москва подпишет договор с Восточной Германией, и если США нарушат суверенитет Восточной Германии, то им это очень дорого обойдется.

Кеннеди возразил, что он хочет полностью исправить отношения между восточными и западными немцами и американо-советские отношения, чтобы решить проблему Германии в целом, а не конфликтовать из-за Берлина. Он сказал, что и не помышлял действовать таким образом, чтобы «лишать Советский Союз связей в Восточной Европе», и в очередной раз заверил Хрущева, что не сделает ничего, что могло бы нарушить баланс сил в Европе.

Кеннеди заметил, что советский лидер назвал его молодым человеком, и высказал предположение, что Хрущев пытается использовать его относительную неопытность в своих интересах. Однако, сказал президент, «он не так молод, чтобы принимать предложения, явно враждебные интересам США». Хрущев повторил, что единственная альтернатива одностороннему договору – промежуточное соглашение, в соответствии с которым две Германии могут вести переговоры и по истечении которого союзники распрощаются со своими правами в Берлине. Это соглашение в какой-то степени возложит ответственность за проблему на самих немцев. Но поскольку они не согласятся на объединение, в чем Хрущев был уверен, результат будет таким же.

Со свойственным актеру умением выбрать нужный момент, Хрущев вручил Кеннеди памятную записку по берлинскому вопросу, цель которой состояла в том, чтобы придать ультиматуму Хрущева официальную силу. Никто в команде Кеннеди не подготовил президента к такой кремлевской инициативе. Большаков даже не намекнул о возможности подобного хода. Хрущев сказал, что советская сторона подготовила этот документ для того, чтобы Соединенные Штаты могли ознакомиться с советской позицией и «возможно, позже вернуться к этому вопросу, если возникнет такое желание».

Этим смелым шагом Хрущев усугубил разногласия с Кеннеди по берлинскому вопросу. Он поступил так частично из-за того, что Кеннеди продолжал цепляться за сохранение статус-кво и, в отличие от Эйзенхауэра, даже не выказывая готовности договориться по этой проблеме. Хрущеву было довольно трудно смириться с этим при Эйзенхауэре и перед инцидентом с U-2. Но теперь это было просто невозможно.

Утро пролетело незаметно.

Когда Хрущев и Кеннеди сделали перерыв на обед, их жены гуляли в центре города. Перед дворцом Паллавичини на залитой солнцем Йозефсплац собралась тысячная толпа в надежде хотя бы мельком увидеть двух дам, направлявшихся на обед. Толпа скандировала «Дже-ки! Дже-ки!», и два американских журналиста, почувствовав жалость к Нине из-за невнимания венцев, стали выкрикивать «Нина! Нина!». Но их голоса потонули в общем шуме.

Адам Келлетт-Лонг, представитель агентства Рейтер, приехавший из Берлина для освещения Венского саммита, был шокирован, услышав, как фотографы кричали Джеки, чтобы она приняла соблазнительную позу. «И она сделала это! – рассказывал позже Келлетт-Лонг. – Она вела себя как Мэрилин Монро. Она упивалась этим».

Из окна ресторана две эти женщины смотрели на толпу, стоявшую на площади. Джеки была словно картинка из журнала мод в темно-синем костюме, черной маленькой шляпке без полей с плоским донышком, белых перчатках и с четырьмя нитками жемчуга. Представители советской прессы не сообщали, во что была одета Нина, а «Нью-Йорк таймс» сравнила жену Хрущева с домохозяйкой. Но ничто не могло вывести Нину Петровну из равновесия. Она нашла в Джеки интересную и умную собеседницу и сказала, что Джеки «похожа на произведение искусства». Она держала Джеки за руку, затянутую в перчатку, стоя в окне перед толпой, заполнившей площадь, – последняя трапеза их мужей не отличалась подобной теплотой.

Двое мужчин вели разговор о производстве оружия и силовых методах. Хрущев рассказал, что внимательно изучил майское обращение президента к конгрессу, в котором президент предложил увеличить расходы на вооружение. Он понимает, сказал Хрущев, что США не могут разоружаться, поскольку все решают монополисты. Но если США будут наращивать силы, то это вынудит его увеличить численность советских вооруженных сил.

Затем Хрущев перевел разговор на тему, которую они обсуждали накануне за обедом, и сказал, что обдумает возможность совместного лунного проекта. Он выразил сожаление, что такое сотрудничество невозможно, пока не решен вопрос разоружения. Хрущев оставил открытым и этот вопрос о возможном сотрудничестве.

Кеннеди высказал мнение, что они могли бы, по крайней мере, скоординировать время своих космических проектов.

В ответ Хрущев только пожал плечами в знак того, что не уверен в такой возможности, и поднял бокал, наполненный сладким советским шампанским, за Кеннеди.

Он пошутил, что «естественная любовь лучше, чем любовь через посредников», и хорошо, что они общаются друг с другом напрямую.

Он хотел, чтобы президент понял, что новый советский ультиматум по Берлину «не будет направлен против США и их союзников». Он сравнил действия Москвы с хирургической операцией, болезненной для пациента, но необходимой, чтобы остаться в живых. Хрущев, большой любитель метафор, сказал, что Москва «хочет перейти этот мост и она перейдет его».

Хрущев признал усиление напряженности в американо-советских отношениях, но сказал, что уверен: «снова взойдет солнце и засияет ярко. США не нужен Берлин, как он не нужен Советскому Союзу… Единственная сторона, по-настоящему заинтересованная в Берлине, – Аденауэр. Он умный человек, но уже очень старый. Советский Союз не может согласиться с тем, чтобы старое, отжившее свой век сдерживало молодое и энергичное».

Хрущев, произнося тост, допустил, что поставил Кеннеди в трудное положение, поскольку союзников будут интересовать его решения по Берлину. Затем он отмахнулся от влияния и интересов союзников, заметив, что Люксембург не доставит Кеннеди проблем точно так же, как неназванные союзники Советского Союза «никого не напугают».

Подняв бокал, Хрущев заметил, что Кеннеди, как верующий человек, скажет: «Господь поможет нам в наших усилиях». Но лично он, подчеркнул Хрущев, выпьет за здравый смысл, а не за Божью помощь.

В ответном тосте Кеннеди сосредоточил внимание на обязанностях лидеров двух государств в ядерный век, когда последствия конфликта «будут передаваться от поколения к поколению». Он подчеркнул, что каждая сторона «должна признавать интересы и обязательства другой стороны».

Подарок, который Кеннеди преподнес советскому лидеру, стоял перед ними на столе. Это была модель американского военного фрегата Constitution [47], дальность стрельбы орудий которого, по словам президента, не превышала полумили.