Книга Вавилон. Месопотамия и рождение цивилизации. MV-DCC до н. э. - Пол Кривачек

Глава 10.

Передача эстафеты: конец и начало, после 700 г. до н. э.

Секретное оружие

Ассирийский ученый, автор эпоса и летописей царского дома, как и составитель хроники Тиглатпаласара II, написанной на табличке из красноватой глины, верхняя часть которой в настоящее время лежит в Британском музее с ярлыком К3751, погрузившись в прошлое Месопотамии, убежденный в превосходстве своей цивилизации над любым другим образом жизни и заметивший, что люди, говорящие на арамейском языке, обещают стать большинством в населении империи, наверное, утешал себя мыслью, что это не ново. На протяжении тысяч лет чужаки приходили в Месопотамию либо как завоеватели, либо как иммигранты: гутии, эламиты, амореи, касситы и многие другие. Каждый из этих народов был в конечном счете либо изгнан, либо настолько растворился в местном населении, что исчез как отдельная этническая группа, способствуя развитию принятой шумеро-аккадской культуры.

Однако на этот раз с натурализацией носителей арамейского языка как ассирийцев исход стал совершенно другим, так как арамейцы принесли с собой секретное оружие столь непреодолимой силы, что оно сумело остановить давние месопотамские традиции, в конечном счете сокрушить их и скрыть то, что от них осталось, настолько тщательно, что прямые свидетельства великолепия двух с половиной тысячелетий исчезли с лица земли. И в то же время оно положило начало следующему историческому периоду (в его конце мы и живем), передав другим эстафетную палочку цивилизации и заложив основы современного мира. Оружием, с помощью которого был достигнут такой колоссальный успех, стал совершенно новый способ замораживать во времени мимолетную речь – алфавит. Буква К, написанная служащими Британского музея на верхнем крае «Хроники Тиглатпаласара», символизирует победу нового письма над старым и возникшего мира – над прежним.

В то время как клинопись, согласно общепринятой точке зрения, была изобретена счетоводами и развита писцами и учеными, алфавит, по-видимому, имел гораздо более плебейское происхождение. Самые недавние археологические находки дают возможность предположить, что алфавитное письмо стало блестящей идеей группы семитских иммигрантов, живших и работавших в Египте в начале 2-го тысячелетия до н. э. Вдохновленные пиктографической системой письма египтян (мы называем их иероглифами, «знаками жрецов»), они придумали условные стенографические знаки для своего собственного языка. По словам Джона Уилфорда – профессора ближневосточных исследований Университета Джонса Хопкинса, это оказалось случайным озарением семитов, «которые сначала были неграмотными и жили в неграмотном обществе. Только писец, учившийся всю свою жизнь, мог управляться с множеством различных символов в официальном письме. Так что эти люди придумали грубую систему письма на основе египетской письменности, которой они могли научиться не в течение жизни, а за несколько часов. Это было утилитарное изобретение для солдат, торговцев, купцов».

Такое скромное начало заложило основу для развития любых алфавитов и слоговых азбук (символы, которые представляют целые слоги, а не отдельные буквы), существующих в мире в настоящее время: от латинского, греческого и русского алфавитов до письменности Индии, Тибета и Монголии. Вполне естественно, что, для того чтобы стать, скажем, греческим или латинским алфавитом, многие символы изменили свою форму, хотя и не все. Наша буква А, когда-то символизировавшая рогатую голову быка, если смотреть на нее анфас, перевернулась вверх тормашками, но по-прежнему узнаваема; то же можно сказать о буквах L, M и N. Когда мы произносим слово «алфавит», то вспоминаем семитские слова, начинавшиеся с букв, имевших следующие значения: «алеф» – «бык» и «бет» – «дом».

Использование этой придуманной простыми рабочими скорописи быстро распространилось среди носителей семитского языка, живших на восточном побережье Средиземного моря, ханаанцев и финикийцев – их далеко раскинувшиеся торговые империи пронесли ее по всему региону, и каждый язык приспособил ее принципы к своим нуждам.

Арамейское письмо ассоциировалось с простыми работниками, тогда как клинопись считалась прерогативой образованной элиты; его сравнительно небольшое число символов – менее тридцати – можно было выучить за несколько недель в противоположность годам усиленной учебы, которая требовалась для овладения клинописью. Символы письма можно было писать почти на любой поверхности: чернилами на глиняных черепках, костях или листьях, мелом на стенах, острой палочкой на песке, а также на пергаменте или папирусе официальных документов каллиграфическим почерком. Для овладения же искусством клинописи нужны были умение и опыт – даже для того, чтобы приготовить глину для табличек. Нет ничего удивительного в том, что с изобретением письма грамотность быстро распространилась в обществе, притом гораздо шире, чем когда-либо это было возможно.

Тот факт, что на арамейском языке можно было писать, гарантировал, что он не исчезнет, как язык более древних групп иммигрантов. Как только носители арамейского языка превзошли по численности тех, кто говорил по-аккадски, новый язык быстро стал вторым государственным, а в конечном счете и основным официальным языком империи и управления, а также лингва франка всего этого региона, в котором аккадскому языку была уготована роль, которую когда-то играл шумерский: он стал языком дипломатии, наук и религии. Распространенная аналогия, по которой использование шумерского языка жителями Месопотамии сравнивается с местом латыни в Средние века, теперь должна измениться. Если аккадский язык был новой латынью, то шумерский стал тем, что представлял собой греческий в средневековой Европе.

Долгое время самые образованные ассирийцы, вероятно, были двуязычными, свободно владея как арамейским, так и ассирийским языком. Писцов стали изображать в скульптурах, на стеновых панелях и фресках парами, сидящими рядом: один писал на глиняной табличке, а другой – на коже или папирусе. Это, конечно, не фотографическая фиксация; возможно, они были больше символами, чем реальностью, и ученые по-разному их истолковывают. Но так как каждый вид письма ограничивался своим языком – по-ассирийски всегда писали клинописью, а по-арамейски – алфавитным письмом, – если два писца (один из которых писал клинописью, а другой – алфавитным письмом) когда-нибудь писали вместе диктант, то один из них, вероятно, делал одновременный перевод того, что им диктовали.

Когда происходит замена официального государственного языка, обычно следуют серьезные последствия. В данном случае они затронули не только древних ассирийцев, но и современных археологов: изменение языка и письменности повлекло за собой неминуемый конец нашего богатого наследия древних текстов. Глиняные таблички неуничтожимы, особенно если они в огне превратились в терракоту либо специально, либо в большом пожаре, как это часто случалось во время неистового разрушения зданий, где их и хранили. И хотя о них забыли на тысячелетия, они по-прежнему прекрасно сохраняют изначально написанные на них тексты. Так не ведут себя органические материалы – папирус и кожа, на которых писали документы на арамейском языке. Даже если эти носители и не были сожжены, то они разложились и исчезли, что обычно и происходило за несколько десятилетий, если не раньше. В результате наши знания о последних веках существования цивилизации в Месопотамии ограниченны. За некоторым исключением мы знаем лишь то, что древние решили записать на языке, который тогда становился языком ученых, священнослужителей и собирателей древностей. Для ассирийцев это должно было стать предупреждением о разрушительном итоге – потере для мира всей их истории.