Книга Предатели и палачи - Олег Смыслов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
14. Смирнов Н. Вплоть до высшей меры. М, 1997.
15. Хорев А. Судья Ульрих. Красная звезда, 8 апреля 1989 г.
16. ЦА ФСБ. Ф. 3. Он. 6. Д. 686. Л. 17—19.
В мае 2002 г. Нину Михайловну реабилитировали. Всё как положено: на основании ст. 3 и ст. 5 Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий». Таким образом, прокуратурой Ленинградской области была поставлена точка в деле этой женщины. Но, как оказалось впоследствии, с реабилитацией поторопились…
Реабилитация (юридическая) — восстановление в правах, восстановление утраченного имени, отмена необоснованного обвинения невиновного лица из-за «отсутствия состава преступления». Реабилитация отличается от амнистии и помилования полным восстановлением прав и репутации ввиду ложного обвинения.
Бели внимательно посмотреть на статистику реабилитации в России, то можно увидеть поистине жуткую картина «колеса истории»:
«Органами прокуратуры РФ с 1992 по 2004 гг. было рассмотрено 978891 заявление, из них было разрешено — 797532 и удовлетворено — 388412, проверено 636335 дел в отношении 901127 человек и реабилитированы 634165 человек, признаны пострадавшими от политических репрессий более 325 тысяч человек».
Всего, но оценкам Генеральной прокуратуры РФ и комиссии по реабилитации, в СССР и РСФСР «жертвами политических репрессий стали 32 миллиона человек, в том числе 13 миллионов — в период Гражданской войны»».
Как известно, бабушки бывают разные: и злые, и добрые, и даже «божьи одуванчики». Но в этой бабушке до сих пор разобрались не все…
До своей смерти Нина Михайловна проживала в своем доме на окраине Гатчины. По рассказу И. Обрезаненко, «у нее славная старость — в кругу родных и близких людей. Сын, внуки, племянники. “Невестка у меня золото!” — бабушке, кажется, жаловаться не на что. Чистенькая, обухоженная старушка. Ни за что не дашь ей 85 лет. Глаз живой, ясный. Речь громкая и отчетливая.
— Только сердце пошаливает, — жалуется она. — У меня три болезни: ишемия, стенокардия… А третью забыла… Но вот* побегаешь по двору, и задыхаться начинаешь…
В маленькой прихожей горит светильник, из соседней комнаты Нина Михайловна выносит второй стул и начинает свое невеселое повествование».
Через два года Нину Михайловну поехала разыскивать И. Боброва. Когда она нашла дом старушки всё в той же Гатчине, то оказалось, что та умерла полгода назад. Однако, как оказалось, местный священник незадолго до смерти своей прихожанки попросил её наговорить на аудиокассету историю своей жизни. И Нина Михайловна исповедовалась целых пять с половиной часов:
«Родилась я в 1920 году. Помню себя с четырех лет, когда пана подошёл ко мне и сказал: “Умер Ленин”. А кто такой Ленин, я ещё тогда не знала.
В семье нас было трос — я, Борис и Алексей. Старший брат Боря погиб во время Великой Отечественной войны под Мурманском. Лёню повесили партизаны…
До революции мы жили в Псковской области, в деревне Подвязье. Имели двухэтажный дом, 16 десятин земли. Когда отец умер, мама перебралась на Гатчину. Я же осталась в Пскове, работала учительницей начальных классов.
В середине июня 1941 года взяла и отправилась погостить к маме. Здесь-то меня и застала война…»
Интервью И. Обрезаненко дополняет рассказ старушки, записанный священником:
« — Родилась я в 1920 году в Псковской области. Отец держал мастерскую но ремонту сельхозинвентаря. Потом родители взяли хутор в 16 десятин и начали вести свое хозяйство. Жали рожь, таскали лен. В колхоз он вступать не хотел, поэтому его приписали к кулакам. Мол, использует наёмную рабочую силу. А после того, как он узнал, что нашу семью собираются выселять, у него случился сердечный приступ, и он умер. Мне тогда исполнилось десять лет. Были ещё два старших брата. А потом забрали маму. В 1932 году плохо уродился лён, она не сдала норму, и ей за это дали три года лагерей. Она валила лес где-то под Мурманском. Но недолго — около года. Потом вернулась домой.
Окончив семь классов, Нина еще до начала войны успела получить диплом педагогического училища. Недолго работала учительницей начальных классов в Порховском районе.
— Меня хотели распределить на Сахалин, но к директору педучилища приехала моя мама и бросилась перед ним на колени с просьбой не отправлять меня так далеко. В Гатчине у нас был дом, его ещё построил мой отец. Большой яблоневый сад, сливы, груши, вишня, пасека даже была на 16 ульев.
Перед самой войной молоденькая учительница Нина вышла замуж — за старшего брата своего ученика. Замуж за офицера мечтала выйти соседская Зинка — дородная девка из тех, про кого говорят “кровь с молоком”, но молодой человек предпочёл всем красавицам худенькую, миниатюрную Нину.
— Он был морской лётчик. Звали его Вася, и я его любила. — Нина Михайловна перебирает фотографии в семейном альбоме и наконец достает оттуда карточку, на которой изображён крутолобый парень в черном костюме. на обратной стороне целомудренная надпись: “Товарищу и другу Нине…” — Свадьбы не было, тогда это было не принято, да и с чего гулять-то? Денег мало зарабатывали.
По муж Вася погиб в первые дни войны. Сгинули навсегда и её братья.
Нина Михайловна рассказывает о своей жизни отстранение — без капли эмоций. Она не помнит точно, как звали её старшего брата и сколько братьев было вообще — два или три. Она словно нарочно вычеркнула какие-то куски жизни из своей памяти, в том числе и подробности 40-х годов, в течение которых она побывала в немецком, а потом и в советском заточении. “Всё забыла”, — говорит она».
« — Видишь, как у меня с памятью. Тут я уже не всё помню… — рассказывала старушка священнику. — Помню, как жителей Гатчины посылали рыть окопы вокруг города. Я тоже рыла. Пока один мой приятель не предложил мне работу на заводе Второй пятилетки. Там требовались точильщики снарядов для фронта.
Так я оказалась в Ленинграде. Связь с мамой на какое-то время прервалась. Вскоре я встретила там свою родственницу. Она рассказала, что моя мама бежала из Гатчины в сторону Вырецы. Недолго думая, я отправилась на поиски матери.
Поезд двигался по Витебской дорого. Сколько станций проехали, не помню. Вдруг состав остановился. Часть железной дороги оказалась разбомблена. Вышла на рельсы, а куда идти, не ведаю. Побрела я вдоль путей, но кустам. Вышла к одной деревне. Там в лесу и разыскала мать с тёткой. Они обустроились в землянке. Вернуться обратно в Ленинград я уже не смогла…
Утром проснулась, а кругом гремела канонада, повсюду шли бои, Гатчина горела. А днём к нам нагрянули немцы.
— Партизан? — спросил на ломаном русском один из них.
