Книга Кольцо с бирюзой - Грейс Тиффани

Ксанте не могла себе представить такое. Она улыбнулась, услышав такую бессмыслицу, и почувствовала теплое прикосновение руки Нериссы.

Нерисса сжала ее плечо.

— Я твое имя запомню. Ксанте. Это из твоего родного языка?

— Мой родной язык — испанский, донья, — настороженно ответила Ксанте. Нерисса улыбнулась и кивнула, открыто глядя на девушку. Ксанте немного расслабилась. — Это баскское имя, я думаю. Моему отцу нравилось «X», потому что это похоже на крест в начале имени. — Она подняла руки и из двух пальцев сложила крест.

— Ах, он был очень набожный?

Ксанте вспомнила: в последние годы своей жизни Хулиан дель Рей постоянно посещал мессу и преклонял колена.

— Трудно сказать, — осторожно проговорила она.

— Как тебе его должно не хватать!

Ксанте поморгала, прогоняя вновь подступившие слезы:

— Да, донья. Да.

* * *

Ее обязанности в «Бельмонте» были нетрудные. Ксанте ничего не имела против того, чтобы начищать посуду в судомойне, или застилать мягкие постели для гостей Порции, или собирать цветы в саду, или выметать маленьких лягушек из складок драпировок. Временами ее все еще посещали видения в окнах и в стекле, и в посуде она видела женщин, горящих в кипящем масле, детей, которых закалывают мечами, мужчин, кричащих на дыбе от боли. Но такие образы, годами преследовавшие ее в Испании, в «Бельмонте» появлялись все реже. Ей потребовалось несколько месяцев, чтобы привыкнуть к тяжелому влажному воздуху Северной Италии. И всю первую зиму в поместье она непрестанно кашляла. Но через некоторое время она почувствовала себя здоровой и головные боли, мучившие ее в Толедо, исчезли. Ксанте постепенно привыкала к своему новому миру. Она уже бойко объяснялась по-итальянски и научилась радоваться зелени полей, окружающих поместье.

«Бельмонт» был Эдемом своего рода.

И здесь, как и в настоящем Эдеме, был свой змей.

Впервые она увидела его у огня в кухне. Этот белокурый молодой человек назвался Ланселотом Гоббо, и для слуги он был одет чрезвычайно изысканно. Лицо его было бы красивым, если бы не постоянная насмешка в глазах. Несмотря на свою сдержанность, Ксанте почувствовала, что ей приятно его внимание, когда он шутил, потирая руки, покрасневшие от резкого январского ветра на реке, по которой он и его еще лучше одетый господин плыли на север.

— Мы прибыли, чтобы победить! — воскликнул он. — Мы убьем драконов в «Бельмонте» и захватим его госпожу и все ее богатства! Мы — Ясон! Эней! Персиваль! Галаад!

— А ваше имя? — спросил повар, вращая целую свинью на вертеле.

— Я — Ланселот, прекрасный рыцарь. Вы знаете эту историю?

Повар сплюнул в огонь.

— Я не умею читать.

Ланселот посмотрел на Ксанте, которая, улыбаясь, перчила жаркое.

— Ах, но вы-то совсем другая, синьора. — Он встал и поклонился. — Я вижу, как скромно вы отводите взгляд от этого мертвого животного. — Он указал на свинью. — Вижу, как вы кривите губки. Синьора, это — охотничий трофей!

— Нет, — засмеялась она. — Это грязное животное выросло в хлеву.

Его, как он признался позже, крестили по-другому. В приходской книге он значится как Бальби — имя, не подходящее к его поэтической натуре, поэтому он уже в раннем возрасте поменял его. Ему нравятся пьесы, и баллады, и рыцарские романы Ариосто и Малори, которые он читал в библиотеке своего первого хозяина до того, как его отправили в суровый дом одного старого еврея, который не читал ничего живого.

— А теперь я попал в Аркадию и увидел тебя, мавританская принцесса, говорящую с акцентом твоего далекого королевства!

— Аркадия? — спросила она, кутаясь в свой плащ с капюшоном, — дул пронизывающий ветер, а они шли к краю леса, чтобы набрать веток на растопку.

— Сказочная страна, место зеленых пастбищ.

— Нам придется подождать несколько месяцев, пока пастбища зазеленеют. И я не стыжусь своего происхождения, хотя я и не принцесса.

— Я думаю, вас заколдовали и заключили в вашу темную кожу.

Ксанте нахмурилась:

— Я заключена в свою темную кожу так же, как вы — в свою веснушчатую.

— Он засмеялся, словно она удачно пошутила, и ущипнул ее.

— Вы мне покажете комнату, где отдыхают спутники рыцарей?

Она улыбнулась, несмотря на возмутивший ее щипок.

— Идемте. — Ксанте повела его назад к дому и через лабиринт коридоров ввела в маленькую чистую комнату с двумя кроватями. — Вот эта — ваша кровать, — сказала она. — Возможно, другую займут еще до конца недели.

— Я был бы счастлив, если бы вы составили мне компанию в этой комнате, марокканская принцесса!

— Я — нет! — Она отошла от него.

— Ах, вы хотите только приятной беседы. Вы — принцесса. Я буду у кухонного очага сегодня вечером, принцесса Мелисандра…

— Принцесса — что?

— И я поведаю вам эту историю! Вы будете меня ждать? В десять часов?

Ксанте со смехом кивнула.

Он казался ей клоуном, фатом и павлином. И она была удивлена, что, не увидев его у очага, как он обещал, почувствовала себя немного разочарованной. Повар и другие слуги шутили, что Ланселот Гоббо занят другой девушкой в доме, более покладистой.

Ксанте лежала без сна в своей постели. Казалось, хищный ветер грызет ее внутренности. Она смотрела на освещенную луной стену и вдруг с тревогой заметила, как там вырисовывается образ женщины, склонившейся над столом, за спиной у нее стоял едва различимый дьявол. Она в ужасе закричала и спрятала голову под одеяло. Сердце у нее колотилось.

Пробили часы, она снова взглянула на стену. Стена была светлая и пустая. Ксанте закрыла глаза, но сердце продолжало колотиться. Страх не оставлял ее.

Впервые за несколько лет Ксанте принялась молиться Всевышнему. Мысленно она не видела ни лица Бога, ни цвета его кожи. Ум ее отупел от страха. Из памяти исчезли слова католической молитвы и арабских молитв из ее детства. Она молилась по-испански, почти без слов: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста».

Наконец она уснула.

Глава 31

Следующий день Ксанте провела за стиркой белья. Поздно вечером она пришла в большую кухню и вздрогнула, увидев Ланселота, сидящего в одиночестве у огня, уперев сапоги в горячие кирпичи. Он весело улыбнулся ей. Она нахмурилась.

— Что значат эти нахмуренные брови, моя принцесса? — вскричал он.

Ксанте почувствовала себя глупо, ей было стыдно признаться, что она ждала его прошлым вечером и ее обидело, что он не пришел. В конце концов, его приглашение — всего лишь пустые слова, флирт, ничего серьезного. Почему она решила, будто он говорит, что думает? Она женщина, ей тридцать один год, она привыкла к одиночеству. А он — хитрый молодой пес, любитель женщин. И разве она хочет, чтобы ей снова разбили сердце?