Книга Битва у Варяжских столпов - Михаил Серяков

Комплексный анализ письменных, лингвистических, антропологических, генетических, топонимических, мифологических и археологических источников показывает существование Руси на берегах Балтийского моря задолго до Рюрика. В то время как письменные источники позволяют предположить существование русов примерно за тысячу лет до знаменитого призвания варягов, антропологические данные углубляют этот период более чем до двух тысяч лет. Независимые друг от друга факты доказывают существование русов и их земли задолго до VIII в., когда, по уверениям норманистов, в результате заимствования славянами финского названия шведских гребцов возникло имя нашего народа. Мы видим, что практически при каждом столкновении с историческими фактами все конструкции норманистов рассыпаются как карточные домики. Научная несостоятельность этой гипотезы была ясна в XVIII в. М.В. Ломоносову, а в XIX в. была окончательно доказана С.А. Гедеоновым. Поэтому ее последующее возрождение и всплеск в наше время были обусловлено какими угодно причинами — политико-идеологическими, комплексом неполноценности, преклонением перед Западом, русофобией, конформистским стремлением быть в русле популярных взглядов, нежеланием глубоко вникать в суть проблемы и т.д., — но только не научными.

В научном отношении норманизм мертв с 1876 г. Историческая справедливость требует, чтобы надгробным камнем ему, как научному направлению, был варяжский столп, воздвигнутый новгородцем Валитом-Волитом в честь своей победы над норвежцами. С учетом особенной любви норманистов к шведским гребцам-руотси эпитафией на нем может быть шведская руническая надпись на камне, отражающая аналогичный горький опыт контактов шведских викингов не с выдуманными, а с реальными русами: «Он пал в Хольмгарде, кормчий со своими корабельщиками»{663}.

Обратимся теперь к норманизму как идеологии, которая только и может объяснить существование этого явления до сих пор. Проблема происхождения Руси, с самого момента своего возникновения, всегда оставалась полем идеологического боя. В отличие от Столетней войны между Англией и Францией, эта война длится вот уже целых три столетия. В противоположность настоящей войне борьба идеологическая носит бескровный характер, однако это не делает ее менее важной. Начало ее положила борьба великого русского ученого и патриота своей страны М.В. Ломоносова с приглашенными в Россию немецкими учеными. Рабски влача на себе политически и национально обусловленную концепцию Миллера — Шлецера, туземные норманисты пытаются втащить этот давно отживший пережиток прошлого в третье тысячелетие, несмотря на то что это тенденциозное шведско-немецкое наследство противоречит имеющимся фактам, здравому смыслу и вредоносно для русского самосознания. Отдают в этом себе норманисты отчет или нет — вопрос отдельный, который следует решать индивидуально в отношении каждого представителя этого направления. В целом же, пока существует норманизм, всегда актуальными будут оставаться слова М.В. Ломоносова, сказанные в адрес современного ему норманиста Шлецера: «…каких только гнусных пакостей не наколобродит в российских древностях допущенная в них скотина».

Современным норманистам буквально с миру по нитке приходится надергивать хотя бы отдаленно похожие аналогии, чтобы прикрыть фактологическую наготу своей излюбленной идеи. Руотси выводятся ими из Швеции, Рорик — из Фрисландии, знак Рюриковичей — из Хазарии. Затем все это лихо смешивается на восточнославянской почве и полученный винегрет выдается за действительные истоки древнерусской традиции. Поскольку в Скандинавии, Фризии или в Хазарии образ Дажьбога найти не удается, норманист В.Я. Петрухин объявил упоминание «Дажьбожа внука» в «Слове о полку Игореве» «эвгемерической конструкцией». При этом норманистам приходится прилагать титанические усилия, чтобы примирить все эти свои собственные конструкции с недвусмысленными свидетельствами древних источников о том, что русы говорили на славянском языке, клялись славянскими богами, а сами скандинавы оставили крайне незначительный след в языке, культуре, антропологическом облике и генофонде русского народа. Нечего и говорить, что нити у норманистов оказываются гнилыми и рвутся при каждом соприкосновении с историческими фактами.

В отличие от этих построений, которые для объяснения древнерусской традиции искусственно притягивают и механически перемешивают между собой разнородные элементы из Швеции, Фрисландии и Хазарии, мы видим, что все они, кроме Руси, а подчас прежде, чем стать известны на ней, уже встречаются нам в одном месте — среди западнославянских племен, живших на севере современной Германии. Только у них мы видим предания о происхождении Рюрика, там же нам встречается русская топонимика, связанные с культом Дажьбога названия и двузубец Рюриковичей.

Мы видели, что с момента своего возникновения и по настоящее время норманизм был, есть и будет оставаться идеологическим оружием всех явных и скрытых ненавистников русского народа. Его приверженцы чрезвычайно любят рядиться в тогу научной объективности и беспристрастности, но, как мог убедиться читатель, с действительно научным методом познания истории у них мало общего. Большинство их построений основывается на субъективных допущениях, тенденциозном толковании одной части источников и намеренном замалчивании другой, а также абсолютизации удобных для себя данных. Слово намеренное здесь употреблено не случайно. Применительно к археологическим данным, едва ли кто-то из норманистов сможет доказать, что в СССР археологическая литература из капиталистической Швеции была более доступна, чем соответствующая литература из социалистической ГДР. Применительно к письменным источникам следует сказать, что лишь благодаря многовековой традиции замалчивания части важнейших германо-скандинавских источников, что довольно странно для приверженцев скандинавского происхождения русов, норманизм до сих пор только и сохраняет видимость наукоподобия. Мы видим, что подлинные скандинавские источники однозначно опровергают все построения норманистов, которым почему-то кажется, что они гораздо лучше знают происхождение русов, нежели два средневековых летописца, живших гораздо ближе их к описываемым событиям, — автор ПВЛ на Руси и Саксон Грамматик в Дании. Все это очень плохо сочетаются с научной объективностью. Единственное, в чем им нельзя отказать, так это в ловкости рук, благодаря которой единственно достоверное, по их же словам, скандинавское захоронение на территории Руси превращается в бесчисленные могилы викингов, а из крайне ограниченного количества фактов реального пребывания скандинавов делается псевдонаучный миф об их существенной, если не решающей роли в создании древнерусской государственности, в которой они составили как правящую династию, так и значительную часть господствующего сословия.

Претензии норманистов на научную объективность, в которой они систематически отказывают своим оппонентам, на деле оказывается не более чем очередным их мифом. Спрашивается, когда именно норманизм был чистой и беспристрастной наукой? В момент своего зарождения, когда он был призван обосновать шведские великодержавные устремления? Когда первые немецкие норманисты приехали в Россию с твердым убеждением в превосходстве германцев над славянскими дикарями? В эпоху, когда их туземные последователи стремились перещеголять своих учителей по части принижения истории собственного народа, доказывая тем самым свою европейскую образованность? В пору распространения нигилистических и антинациональных идей, переходящих подчас в русофобию в конце XIX в.? Когда примерно в тот же период датские и шведские исследователи не только предавались националистическим фантазиям, да еще и упрекали своих противников в националистической профанации науки? В первое время советской власти, когда норманизм использовался ею как средство борьбы против русского великодержавного шовинизма? В 30–40-х гг. XX в., когда норманизм стал одним из идеологических обоснований для порабощения и уничтожения нашего народа в нацистской Германии? В 60–80-х гг., когда в СССР он являлся одной из безопасных форм научного диссидентства по отношению к существующему режиму? В перестроечную и постперестроечную эпоху, когда он стал обслуживать компрадорский режим? Естественно, современные норманисты, признавая определенную необъективность норманистов прошлого, самих себя считают носителями научной объективности и «пурификационного подхода». Однако претензии на это современных норманистов, игнорирующих часть письменных, археологических, антропологических и генетических данных, на приверженность строгим принципам науки оказываются не более обоснованными, чем и все их остальные построения.