Книга Демонолог - Эндрю Пайпер

Он оглядывается через плечо и, увидев меня, приветственно улыбается. Хотя в этой улыбке не заметно тепла. Это взгляд, каким одно животное смотрит на другое, чтобы успокоить его, усыпить его бдительность, прежде чем нанести смертельный удар.

Медленно-медленно Джордж Бэрон перемещается, поворачивается. Теперь он стоит, полностью развернувшись лицом и всем телом ко мне. Ноги его по-прежнему в воде. Ее поток уносит прочь обесцвеченные клочья, смытые с лезвия ножа, а брючины моего противника промокли, с них капает.

– Ты спустился сюда только для того, чтобы смыть все это или же чтобы дать мне шанс уехать? – интересуюсь я.

– Никуда ты не уедешь, – отвечает он. – Я вывинтил свечи в твоей машине.

– Я мог бы убежать.

– Далеко бы ты не убежал.

– Там есть еще и твой фургон.

– Ага, – говорит он и достает ключи из кармана. Издевательски трясет ими в воздухе. – Вот так ты бы уехал.

И тут, разом, мне открывается вся полнота его намерений. Она жгучим валом поднимается снизу, от ног. Я начинаю дрожать и не могу остановиться, хоть и пытаюсь. Преследователь видит это. И снова улыбается своей не-улыбкой.

Он вытаскивает одну ногу из воды и ставит ее на берег.

– Откуда у тебя фургон? И почему именно фургон? – спрашиваю я, сознавая, что сейчас лучше говорить хоть что-нибудь, чем молчать.

– Чтобы увезти ваши трупы.

– А я-то думал, что это идеальное местечко, чтобы прямо здесь спрятать парочку трупов.

– Погребение – не тот способ, который мне требуется, – говорит Бэрон, качая головой, как будто разочарованный и недовольный тем, что люди совершают такую ошибку. – И знаешь, что еще? Мне здесь не нравится.

Преследователь переносит на берег и вторую ногу и выпрямляется. Тут я впервые замечаю кровь у него на пиджаке. Не капли крови, брызнувшие на него, когда он порезал О’Брайен – хотя их тоже очень много на его одежде, – а кровь из жуткой раны у него на боку, прямо над бедром. Овальное кровавое пятно, расползающееся по ткани.

Он прослеживает мой взгляд. Кивает на эту дыру у себя в теле, словно это ничтожная проблема, которой он может заняться и позже. Например, воспользоваться услугами химчистки: там с ней моментально разделаются.

– Твоя подруга здорово сопротивлялась, хотя и больная, – поясняет он.

– Тебе нравится убивать женщин?

– Дело вовсе не в том, что мне нравится и что не нравится.

– Твои наниматели, – говорю я, – чего они боятся?

– Им не нужно оправдывать передо мной свои решения.

– А ты сам догадайся.

– Я бы сказал, что ты слишком близко к чему-то подошел, – говорит Преследователь и взбирается чуть выше. Он еще стоит ниже меня, но за один шаг сумел преодолеть половину разделяющего нас расстояния.

– Разве Церковь не одобрит что-нибудь вроде публичного просмотра документа? – говорю я, а мысли у меня крутятся, и мозги напрягаются, выискивая выход из этого положения, безуспешно пытаясь придумать план бегства. – Один только фактор паники может принести ей несколько миллионов новообращенных.

– Они не занимаются таким бизнесом, не возятся с переменой верований. Они заняты сохранением того, чем уже обладают. Сохранением равновесия. Если оно не нарушается само, нужно не дать какому-нибудь безмозглому говнюку его нарушить. Вот такое дело.

– Дело, в котором ты рад оказать им содействие.

– Я наемник, – говорит мой противник устало, и это, кажется, удивляет его самого. – Я такие дела не раз проделывал.

– Убийца, нанятый Церковью. Этот факт хоть когда-нибудь тревожил совесть мальчика-посыльного из «Астории»?

– Ты католик, Дэвид?

– Мои родители были католиками. Но только по названию.

– И все же. Ты знаешь, что это такое – иметь священный сан?

– Не убий.

– Самое часто встречающееся исключение из правил. Однако, постой, ты ведь у нас настоящий эксперт, верно?

Смех Джорджа сейчас вполне искренний, настоящий, он обрывается только от жгучей боли у него в боку, которая сгибает его пополам. Но через секунду он снова выпрямляется.

– Ты можешь им сказать, что я сбежал, – говорю я.

Ничто в выражении лица моего собеседника не показывает, что он это услышал. Он делает еще один скользящий шаг ближе ко мне. И еще один.

Преследователь ожидает, что я побегу. Его руки чуть отставлены в стороны, а колени согнуты, он готов сделать прыжок, когда я брошусь вверх по склону. Но, видимо, мой враг рассчитывает, что навалится на меня еще до того, как я сделаю первый шаг.

Поэтому он поражен, когда я бросаюсь на него.

Бросаюсь, даже не думая о ноже. Не думая ни о чем, кроме быстроты движений. И я достаю его, прежде чем его натренированная реакция получает малейший шанс наподдать мне ногой.

Это почти срабатывает. Я толкаю Бэрона, мои ладони врезаются ему в грудь, когда он поднимает руку с ножом, так что он промахивается, и клинок проходит надо мной, не задев меня. Он лишь пропарывает мне рубашку, проводит по ней красную черту от плеча до плеча.

Но Преследователь снова поднимает руку с ножом – не колеблясь, в отличие от меня, делающего паузу в четверть секунды, отвлекающегося на ненужные, бесполезные мысли. Я снова пихаю его. Это не более чем легкий толчок, просто скользящий контакт, какой мы нередко получаем от попутчиков в метро в час пик. Но его оказывается достаточно, чтобы мой противник слегка отступил назад, одной ногой нащупывая более прочную опору позади. Нога сталкивает ком дерна и соскальзывает еще дальше, а я снова набрасываюсь на него.

Мы падаем оба. Неуклюжее объятие, из которого ни один из нас не может выпустить другого. Я оказываюсь на Бэроне, а он подо мной. Так мы и продолжаем скользить вниз, пока не падаем в воду.

Безумное барахтанье. Удары кулаком куда попало. Водянистая блевотина.

Это уже не борьба, а инстинктивные попытки нас обоих держать голову над поверхностью воды. Я чувствую страх Преследователя, придавленного мной, точно так же, как и свой собственный. Но вместо того чтобы заставить меня заколебаться и уменьшить усилия, его страх придает мне сил, дает понимание того, чего я хочу. А хочу я, чтобы мой противник подольше и посильнее прочувствовал это состояние. Расчет на это еще больше убыстряет мои движения.

Мое колено прижимает локоть Джорджа, так что нож теперь не может дотянуться мне до живота или груди. Правда, Преследователь может ухватить меня за руки, которые сейчас сомкнулись у него на горле и нащупывают кадык, а потом нажимают на него изо всех сил, всем весом моего тела. Легкий щелчок чего-то мягкого, проваливающегося у него в горле под моими пальцами. Но он все равно продолжает размахивать ножом, пока кончик лезвия не утыкается мне в основание большого пальца и не упирается в образовавшийся порез. Кровь. Вскрик боли. А Бэрон продолжает резать дальше. Он в буквальном смысле пропиливает плоть. Потом кость. Даже несмотря на то, что его лицо из красного становится лиловым, а затем почти черным, он продолжает методически меня резать. Но я не выпускаю его. Боль расходится и кричит криком, словно внутри у меня заперто дикое животное, кусающее само себя, пытающееся с помощью когтей выбраться наружу. Нож Преследователя делает рывок, рассекает последний клочок плоти, и палец падает в воду. Он уплывает прочь, покачиваясь, словно играя, оставляя за собой на поверхности маслянистый след. Я смотрю на него. Чувствую, как жизнь вытекает из меня и как она только что перестала вытекать из человека подо мной, голову которого я теперь погружаю под воду и держу ее там. Смотрю на его ноздри и губы, вижу, как из них вылетают пузырьки воздуха, все медленнее и медленнее. Потом они перестают вылетать.