Книга Жизнь актера - Жан Маре

Однажды Серж сказал, что должен вернуться в Париж. Он звонил своей матери и от нее узнал, что его разыскивает полиция — он призывается на военную службу. Он уже опоздал на два месяца, и ему грозит двухмесячное тюремное заключение.

— Как? У тебя ведь нет гражданства? Я думал, что ты выберешь национальную принадлежность в двадцать один год и будешь проходить военную службу только тогда, когда выберешь своей родиной Францию.

— Я тоже так думал, -— ответил он.

Я отправил его в Мец, где он должен был предстать перед военным трибуналом. Я справился у Жана Кокто, не знаком ли он с генералом М.

— И ты с ним знаком, а с его женой ты служил в дивизии Леклерка,

Я позвонил генеральше М.

— Серж Айяла мой сын, которого я не признал. Он опоздал по моей вине: я занял его в своем фильме. Я думал, что у него еще есть время до двадцати одного года для прохождения военной службы.

Все устроилось. Дело Сержа прекратили за отсутствием состава преступления. Я послал телеграмму, чтобы поздравить его, и подписался «Твой папа Жан». Эта телеграмма произвела эффект разорвавшейся бомбы. Сержа вызвали офицеры и устроили допрос. Я обратился к адвокату и признал Сержа своим сыном. Он поменял фамилию прямо в армии.

Я принял свою новую роль очень серьезно, хотя в мои планы не входило афишировать это. Я писал Сержу письма, посылал посылки, принимал его во время увольнений, показываясь с ним на людях. Серж, попав в новую обстановку, стал робким. Мне приходилось приглашать за наш стол девушек, которые ему нравились. Одна из них, кажется, нравится ему больше других. Я пригласил их вместе к себе. Когда он возвращался в казарму, я везде сопровождал ее, чтобы сохранить для него. Я одевал ее у Диора, чтобы она могла бывать со мной на премьерах. Журналисты спрашивали меня, кто она. В замешательстве я отвечал: «Подруга». Газеты объявили нас женихом и невестой.

На Рождество 1962 года Серж должен был приехать в отпуск. У него никогда не было новогодней елки. Мне очень хочется устроить для него елку, которая бы запомнилась ему на всю жизнь. Она ему запомнится, и мне тоже. И вот почему.,

Огромная пихта[42]касается потолка гостиной. Я задернул шторы трех наружных застекленных дверей, перед которыми мы ее установили. Пихта украшена искусственным снегом, гирляндами, шарами, лампочками и свечами. Подарки, за исключением телевизора, который я уже установил в комнате моих слуг и друзей Жака и Элоди, лежат под деревом. Франсуаза, подруга Сержа, ждет вместе с нами прибытия солдата. Раздается звонок. По внутреннему телефону мы убеждаемся, что это он. Пока он идет по аллее, мы с Франсуазой зажигаем свечи на дереве. Серж в восторге замирает на пороге. Он не верит своим глазам. Он чуть не плачет. Жак приносит шампанское, и мы поднимаем бокалы. Все дарят друг другу подарки. Жак и Элоди тоже забрасывают меня подарками.

Сержу нужно переодеться, принять ванну. Франсуаза уходит вместе с ним. Я тоже иду в свою комнату, чтобы переодеться. Через стену мы разговариваем о трудностях его военной службы. Вдруг раздается сильное хлопанье дверей и крики: «Пожар! Пожар!»

Сначала я решил, что это шутка Жака. Но нет, он бы себе этого не позволил. Я открываю дверь своей комнаты. От густого дыма перехватывает дыхание, щиплет глаза. Вхожу в гостиную. Настоящий костер! Пламя поднимается от пола до потолка и доходит до середины комнаты. Звук, который я принял за хлопанье дверей, производила лопающаяся и падающая на мебель и на пол штукатурка.

Жак вызвал пожарных, но пока они приедут, я предлагаю попытаться потушить пожар самостоятельно..

Я прошу принести ведра. Серж вспомнил о бассейне. Мы побежали к нему. Увы! Вода замерзла так сильно, что мы поломали ведро, пытаясь разбить лед. Серж, Жак, Элоди и Франсуаза становятся цепочкой. Я снимаю халат, чтобы он не загорелся. Одно ведро воды тушит один язык пламени. Почти раздетый, я попеременно попадаю то в раскаленную печь, то в ледяной холод. Мне наверняка не миновать хорошего гриппа.

Наконец я вышел из этого сражения победителем. Но какой разгром! Черные пятна от дыма, вода, валяющаяся повсюду штукатурка, разбитое зеркало, сгоревшая и покрывшаяся пузырями мебель, превратившиеся в пепел ковер и моя картина «Птицелов», результат десятилетнего труда, покоробившиеся пластинки, лопнувшие стекла, обуглившиеся обои и шторы. И странная вещь — на потолке появилось изображение огромного орла.

Приехавшие пожарники стоят, как громом пораженные. Они подозревают, что это был не пожар, а взрыв. Пришла моя сторожиха-костюмерша Жанна с мужем. Я с улыбкой протягиваю ей единственный уцелевший под деревом подарок. Он совершенно обуглился. Она обиженно отказалась. Элоди плачет. .

— Это слишком несправедливо, слишком несправедливо, — повторяла она.

— Нет, дорогая Элоди. Гораздо справедливее, что это случилось со мной, а не с кем-то другим. Эта елка должна была быть особенной, запоминающейся. Ты ведь запомнишь ее. Серж?

Серж огорчен.

— Не беда! Будем встречать Рождество в «Сент-Илэр».

Серж удивленно посмотрел на меня:

— Но ведь сгорела твоя гостиная. И твоя картина... ты потратил на нее столько времени...

— И поделом мне — не буду вешать свои картины в гостиной. И потом, я не знаю, заметил ли ты, что пожар нарисовал на потолке другого, более красивого орла, чем тот, что был на моей картине.

Странный вечер. В двух шагах от «Сент-Илэра» мы натолкнулись на хулиганов. Их было шестеро. Один сделал шокирующее меня замечание, и я дал ему оплеуху. Они все убежали, как последние трусы.

«Сент-Илэр» переполнен. Его хозяин Франсуа Патрис кое-как разместил нас. Франсуаза очень элегантна в своем черном с золотом костюме с небольшим норковым воротничком — моим рождественским подарком. Она почти хорошенькая, во всяком случае, очаровательная и прекрасно воспитанная. Она сидит на банкетке рядом с дамой в черном, которая нелестно высказывается в наш адрес, главным образом из-за того, что у нее отнимают жизненное пространство.

Поначалу я стараюсь не обращать на это внимания. Мы с Сержем сидим на табуретках напротив Франсуазы. Замечания дамы в черном и сопровождающей ее дамы в белом звучат все громче. Затем дама в черном ставит свой локоть на колено Франсуазы и опирается на него. Франсуаза растерялась, она не знает, как поступить. Я замечаю это и предлагаю ей поменяться со мной местами.

— Не думаю, что она посмеет проделать то же самое со мной. Это было бы похоже на заигрывание, — говорю я очень громко.

Мы поменялись местами. Дама продолжает свои маневры со мной. Более того, нелестные замечания не прекращаются.

— Я не могу ударить женщину, но если вы будете продолжать, мне придется ударить сопровождающего вас господина, — говорю я, поворачиваясь к даме в черном.

Но она продолжает. Тогда я даю пощечину тыльной стороной ладони ее спутнику, находящемуся справа от меня. У него течет кровь. Он поднимается, по-видимому, чтобы ответить мне тем же. Я снова бью, на этот раз кулаком. Женщины вопят. Танцы прекращаются. Присутствующие окружают нас. Те, кто наблюдал драку, принимают мою сторону, тем более что получивший пощечину и две его дамы еще до нашего появления не давали покоя соседям.