Книга Команда Смайли - Джон Ле Карре

Таким образом, когда Киров столкнулся с Лейпцигом в самолете по пути в Вену, продолжал Эндерби, перефразируя теперь рассказ Кирова, ему показалось, что Лейпциг ниспослан ему Богом в ответ на его молитвы. Не важно, что Лейпциг теперь базируется в Гамбурге, не важно, что была сотворена подлость в Таллине. Отто – эмигрант, связанный с эмигрантскими группами, Отто – многообещающий мальчик. Киров срочно дал знать об этом Карле, предлагая завербовать Лейпцига в качестве источника по эмигрантам и поставщика талантов. Карла согласился.

– Что было, если поразмыслить, еще одним идиотизмом, – заметил Эндерби. – Господи, я хочу сказать, кто же в здравом уме и твердой памяти поставит на лошадку с биографией Лейпцига? Особенно в таком деле?

– Карла оказался в трудном положении, – объяснил Смайли. – Это слова Кирова, и им есть подтверждение из других источников. Карла торопился. Он вынужден был идти на риск.

– Вплоть до того, чтоб убирать людей?

– Это произошло недавно, – произнес Смайли таким небрежно оправдывающим тоном, что Эндерби бросил на него колючий взгляд.

– Вы нынче настроены чертовски всепрощающе, не так ли, Джордж? – не без подозрения заметил Эндерби.

– В самом деле? – Смайли, казалось, это озадачило. – Значит, так оно и есть, Сол.

– И чертовски кротки тоже. – Он вернулся к записям. – Страница двадцать один, и мы можем вздохнуть свободно... – И он стал медленно читать, особо подчеркивая значение отрывка. – Страница двадцать один, – повторил он. – «После удачной вербовки Остраковой и после того, как ее дочери Александре выдали официальное разрешение проживать во Франции, мне было велено немедленно выделить из парижских сумм десять тысяч американских долларов и выплачивать их ежемесячно этому новому „кроту“, который отныне будет фигурировать под кличкой КОМЕТА. Все, связанное с агентом КОМЕТА, получало также высшую категорию секретности, любые связанные с нею сообщения следовало передавать непосредственно начальнику Управления, без посредников и кодировать особым шифром. Такие сообщения следовало отсылать предпочтительно с курьером, поскольку Карла против излишнего использования радио». – Это правда, Джордж? – спросил как бы между прочим Эндерби.

– Мы таким образом поймали его в Индии, – отозвался Смайли, не поднимая головы от бумаг. – Мы раскрыли его шифр, и он потом поклялся никогда больше не пользоваться радио. Как от большинства обещаний, которые дает человек, от этого тоже можно было отступить.

Эндерби вытащил спичку и почесал тыльную сторону ладони.

– А вы не хотите снять пальто, Джордж? – поинтересовался он. – Сэм, спросите, что он хочет выпить?

Сэм спросил, но Смайли ушел с головой в бумаги и не ответил.

Эндерби возобновил чтение вслух:

– «Мне было велено также не упоминать о КОМЕТЕ в ежегодных отчетах о расходах в странах Западной Европы, которые я, как аудитор, подписывал и представлял Карле, а он, в свою очередь, передавал их по окончании каждого финансового года на рассмотрение коллегии Московского Центра... Нет, я никогда не встречался с агентом КОМЕТА, как не знаю и того, что с ней сталось или в какой стране она действует. Знаю только, что она живет под именем Александры Остраковой, чьи родители получили французское гражданство...» – Снова пропускается несколько страниц. – «Ежемесячная выплата десяти тысяч долларов производилась не лично, я переводил деньги в банк в Туне – это в Бернском кантоне, в Швейцарии. Переводил их на счет некоего доктора Адольфа Глазера. Номинально Глазер является владельцем счета, но, я думаю, доктор Глазер – это рабочее имя человека, с которым Карла держит связь в Советском посольстве в Берне, настоящее имя его – Григорьев. Дело в том, что однажды я перевел деньги в Тун, а в результате ошибки банка деньги на счет не поступили; когда это стало известно Карле, он приказал мне – пока банки разбираются – немедленно выслать эту сумму вторично на имя Григорьева. Я так и сделал, а потом мне вернули первоначально посланную сумму. Это все, что я знаю. Отто, друг мой, прошу тебя: сохрани это в тайне, не то меня убьют». – И он, черт возьми, прав. Так они и поступили. – Эндерби швырнул записи на стол, и они упали с глухим стуком. – Можно сказать, последняя воля и завещание Кирова. Это все, Джордж?

– Да, Сол.

– В самом деле не хотите выпить?

– Благодарю вас. Я вполне ублаготворен.

– Я тем не менее выложу все до конца, потому что меня переполняет информация. Следите за счетом, который я буду вести. Правда, в арифметике мне далеко до вас. Следите за каждым поворотом моей мысли. – Вспомнив Лейкона, он поднял левую руку и растопырил пальцы, готовясь по ним считать. – Первое: Остракова пишет Владимиру. Ее письмо вызывает в памяти старые воспоминания. По всей вероятности, Михель перехватил его и прочитал, но мы этого никогда не узнаем. Мы могли бы поднажать на него, но сомневаюсь, чтобы это помогло, и мы наверняка наделаем шуму в стане Карлы, если на это пойдем. – Он загнул второй палец. – Второе: Владимир посылает копию письма Остраковой Отто Лейпцигу, убеждая его в самом срочном порядке возобновить отношения с Кировым. Третье: Лейпциг мчится в Париж, встречается с Остраковой, подкатывается к своему дорогому старому приятелю Кирову, уговаривает его поехать в Гамбург, а Киров вполне может туда поехать, поскольку Лейпциг все еще значится в списках Карлы как агент Кирова. Теперь возникает один вопрос, Джордж.

Смайли ждал.

– В Гамбурге Лейпциг спалил Кирова с потрохами. Правильно? Доказательство – здесь, в наших потных руках. Но мне интересно знать – как?

В самом ли деле Смайли не следил за ходом мысли Эндерби или просто хотел, чтобы тот немного сам потрудился? Так или иначе он предпочел воспринять вопрос Эндерби как риторику.

– Каким все-таки путем спалил его Лейпциг? – не отступался Эндерби. – С помощью чего на него надавил? С помощью грязных снимочков – что ж, о'кей. Карла – пуританин, Киров – тоже. Но ведь, Господи, это же не пятидесятые годы, верно? Всякому теперь разрешается немножко погладить ножки, что такого?

Смайли никак не комментировал мораль русских, но по поводу метода давления Лейпцига на Кирова оказался столь же дальновиден, как был бы дальновиден Карла:

– Дело в других этических нормах, нежели наши. Их этика не признает дураков. Мы считаем, что легче уступаем давлению, чем русские. Это неправда. Неправда – и все. – Он был, казалось, очень в этом уверен. И казалось, в последнее время немало об этом думал. – Киров проявил некомпетентность и болтливость. За одну только болтливость Карла уничтожил бы его. У Лейпцига были доказательства его болтливости. Вы, возможно, вспомните, что, когда мы первоначально проводили операцию против Кирова, он напился и наговорил лишнего про Карлу. Он рассказал Лейпцигу, что Карла приказал ему лично придумать легенду для женщины-агента. В то время вы скептически отнеслись к этой истории, но это оказалось правдой.

Эндерби был не из тех, кто краснеет, но снизошел до кривой улыбки и полез в карман за новой спичкой.